метеоритом ее желанный и любимый человек.
Мариночке было просто хорошо и не хотелось ни о чем думать.
А теперь у них двое детей-школьников. Мальчик и девочка.
*
Ф Е В Р А Л Ь
Я возвращалась домой поездом через Москву после студенческих каникул
вместе с папой и старшим братом. Четвертым в нашем купе был веселый
голубоглазый великан Коля, который почему-то представился моряком. Хотя,
на мой взгляд, к морю он был не ближе, чем к балету.
В дневное время мы с удовольствием дружно перекидывались в картишки
и болтали ни о чем. Разговаривали в основном Коля с отцом, а я молчала и
думала о своем.
В нашей семье никто никогда не курил, и было классно, что Николая
тоже не тянуло прочь из купе - отравиться. Мы иногда выходили с ним вместе
на коротких остановках. Или тесно стояли у вагонного окна, любуясь бешено
проносящейся мимо нас Россией.
Ближе к вечеру после вечернего туалета, когда очередь уже
рассосалась, мы как-то само собой задержались в конце вагона подольше.
Коленька вел себя вполне прилично. Даже почитал мне свои, весьма неплохие
стихи. Слегка приобнял, поводил губами по моей руке и по шейке. Меня
тронуло, что с поцелуями не приставал, а гладил меня ровно столько,
сколько хотелось самой. Между нами начало искрить. Вначале - понемногу, а
потом все сильней и сильней.
Но тут пошел умываться мой папахен. Он-то нас и спугнул. Смущенные,
отправились мы укладываться бабашеньки. Да, кстати, обе наши полки были
нижними. Больших остановок больше не предвиделось. Соседние купе,
угомонившись, постепенно начали засыпать. Захрапели и "мои" на верхних
полках.
Приоконный столик в купе, оказывается, - замечательное изобретение.
Мой бдительный папа так ничего и не заметил, а Коля времени зря не терял.
Всю эту сладкую ночь я как бы прожила наедине с его нежными и сильными
руками. Внешне мы лежали довольно смирно под своими одеялами, и, мне
казалось, со второй полки ровным счетом ничего не было видно.
Вначале Коленька завладел моею рукой, утянул ее к себе, процеловав
буквально до сухожилий. И языком ее обвивал, и вообще, чуть было не
обглодал. Так сильно ему хотелось.
Наш поезд дернулся, он выпустил мою замученную руку и дал нам
немного передохнуть. А потом его сильные тонкие пальцы пустились в
путешествие по моему вполне созревшему ржаному полю. И как же это было
томительно-сладко. Он прикасался столь трепетно, столь деликатно, словно
боялся обидеть мои раскаленные бугорки своим неловким прикосновением.
