всего дерьма, что делали ей. А может, в ней была какая-то упрямая косточка, как косточка в финике, которая не давала всему дерьму, что делали ей, превратить и саму ее в дерьмо. Она повернула ключ и локтем распахнула дверь. — Хватай за ноги.
Когда управляешь Курильней, приходиться учиться таскать обмякшие тела, но этот адресат милосердия Шев оказался весьма непростой задачей.
— Твою мать, — ворчал Секутор, выпучив глаза, когда они тащили женщину по затхлому коридору, шаркая ее спиной по доскам пола. — Она что, из наковален сделана?
— Наковальни легче, — простонала Шев через сжатые зубы, покачиваясь от тяжести из стороны в сторону и задевая за шелушащиеся стены. Она охнула, пнув дверь в свой кабинет — точнее в кладовку, которую называла кабинетом. Поднимая эту женщину, она напрягала каждую горящую мышцу. Стукнула ее обмякшей головой о дверной косяк, с трудом протаскивая внутрь. Споткнулась о швабру, и, отчаянно пискнув, плюхнулась на койку, погребенная под женщиной.
Шев была не прочь лежать в постели под рыжеволосыми, но предпочитала, чтобы они были хотя бы частично в сознании. А еще, чтобы они пахли получше, по крайней мере, когда еще только залезают в постель. Эта же до одури воняла кислым потом и гнилью.
— Вот куда заводят вас добрые дела, — сказал Секутор, хихикая себе под нос. — Под огромный груз проблем.
— Слушай, скотина, ты будешь там хихикать или помогать мне? — прорычала Шев. Застонали слабые пружины, когда она с трудом выбиралась из-под женщины. Потом затащила ее ноги на кровать — ступни свисали далеко за край. Кровать была небольшой, но под этой женщиной выглядела детской. Ее изодранный плащ распахнулся, и надетая на ней кожаная жилетка задралась.
В странствующей труппе, с которой Шев провела год в качестве акробатки, был силач, который называл себя Изумительный Зараквон, хотя его настоящее имя было Ранкин. Он все время раздевался по пояс, обмазывал себя маслом и поднимал на потеху толпе всякие тяжести. Хотя, когда он слезал со сцены и вытирался полотенцем, этого ленивого болвана было не заставить поднять и наперсток. Весь его живот был выпуклыми узлами мышц, словно под туго натянутой кожей он был из дерева, а не из мяса.
Бледный живот этой женщины напомнил Шев живот Изумительного Зараквона, но был у́же, длиннее, и даже еще мускулистее. Видны были все мелкие мышцы между ребер, которые шевелились с каждым ее неглубоким вздохом. Но вместо масла ее живот был покрыт черными, синими и фиолетовыми синяками, да еще краснел огромный след, оставленный, похоже, каким-то недружелюбным топорищем.
