Когда Дин Рид обвязал тюк, мы столкнули его вниз на кучу бытового мусора.
— Пошли, — сказал Дин Рид и стал боком спускаться по осыпающемуся суглинку. Мы последовали за ним.
— Давай сюда, — указал наш председатель на шестиметровый кусок железобетонной трубы, какой обычно используют для ливнеспуска. Труба лежала на склоне под углом где-то градусов сорок, уткнувшись нижним торцом в темную лужу.
Мы подтащили тюк к трубе, и Дин Рид направил свой конец вовнутрь.
— Толкай! — скомандовал он, и мы толкнули.
Тюк соскользнул вниз. Сверху мы набросали в трубу несколько десятков пустых банок из-под краски и выбрались из карьера.
— Минералка есть? — спросил Дин Рид Мухомора, тот молча полез в кармашек за сидением и достал бутылку. Дин Рид открыл ее зубами и стал мыть руки, поливая сам себе.
— Поехали, — снова скомандовал, и мы тронулись с места, не включая фар.
Видимо я все-таки порядочно опьянел, иначе я не убедил бы себя, что в тюке, несмотря на его тяжесть, не мог быть завернут труп, хотя у меня и мелькнуло подозрение в самом начале. Я, как мне казалось тогда, нашел неопровержимое доказательство «от противного»: если бы в тюке был труп, то в такую жару к нему невозможно было бы подойти. Будь бы я трезв, то додумался бы до простой истины: целлофан не пропускает запах.
Средняя Ахтуба, Рыбачий, Бурковка — эти поселки промелькнули в течение каких-то двадцати пяти минут. Дальше Краснослободск, если они, конечно, не свернут перед мостом через Судомойку в пойму. Едем прямо, затем петляем по городу, не сбавляя скорости, меня бросает то к правой, то к левой дверце. Впереди сноп света выхватывает из темноты дощатые заборы, ворота гаражей, узорчатые ставни частных домов, стволы деревьев. Съезжаем с асфальта в заросший сорняками переулок. Останавливаемся против свежевыкрашенных зеленых ворот.
— Приехали, — сказал Дин Рид и вылез из машины. Я последовал за ним. Мухомор остался за баранкой. Значит, будет загонять машину во двор, подумал я.
Вошли через калитку, навстречу нам, гремя цепью, бросился волкодав.
— Тихо! — гаркнул на него Дин Рид, и пес успокоился.
Из дверей дома вышла молодая, загорелая, плотно сбитая женщина.
— Заходите, гостьми будете! — нарочито растягивая слова, пропела она.
Я отодвинул засов ворот, открыл их. Мухомор закатил «Жигули», я снова закрыл ворота, задвинул засов. Следом за Мухомором пошел к дому через целиком заасфальтированный двор, в котором не было ни одного деревца, только две теплицы метров по двадцать длиною да электрический фонарь на столбе посреди. Здоровенный пес на цепи вилял мне хвостом: значит, свой.
