— Мотя! Ребята! Ни в какую эвакуацию вы не едете.
— А как же… — мама растерянно кивнула на рюкзаки и мешки, толпившиеся в прихожей.
— А вот так! Мотя, ты остаёшься в городе, а ребята с бабушкой — в деревню, в Высочёк. До особого распоряжения.
Сказал — как отрезал. Дверь громко хлопнула. Мама почему-то заплакала. Сёстры оторопело молчали…
Один только я знал, отчего вдруг случился такой резкий поворот в нашей судьбе.
Мотя — это моя мама. Сколько помню, она не любила это «деревенское» имя, коим её наградили родители. Они умерли давным-давно, когда мама сама ещё была маленькой. Задолго до революции. Бабушка Антонина заболела крупозным воспалением лёгких — да так и не встала на ноги. А дедушка Димитрий, высокий, красивый, густая копна тёмных волос (так нам мама рассказывала), после смерти своей Тонюшки совсем сник, ежевечерне уходил за околицу и до самой до теми молча глядел в небо… Так и умер однажды, где-то через год после своей любимой, осиротил пятерых.
— От чего же он умер? — спросил я однажды, повзрослевши, у матери. Она глянула на меня своими чёрными, как черешневые ягоды, глазами и сказала коротко, на выдохе:
— От тоски, сынок, от тоски. — И ничего больше не произнесла…
После смерти старшего Мишина собрался деревенский «мир» — решать, что делать с пятью сиротками. Долго толковали, прикидывали — и только одно выходило: в приют. Но тут решительно воспротивился дед Николай (это, значит, мой прадедушка):
— Лебеду жрать буду, а робятишек в приют не отдам!
«Мир» повздыхал, посочувствовал — шутка ли, пятеро по лавкам! — но прадед мой был непреклонен: — В приют не отдам!
Часто рассказывала мама, как росли они, малым-мала меньше, на хлебе, воде и луке, да на лесных дарах, а приютского сиротства избежали благодаря деду и молчаливо-послушной, работящей бабушке.
Потом, через целую жизнь, уже горожанкой в областном центре, она вдруг решительно заявила: «Нету больше Матрёны. Будет теперь Мария Дмитревна».
Девчонки смеялись, я пытался урезонить маму, но всё было напрасно. «И на могиле напишите — Мария! Христом-Богом вас прошу!» Когда пришёл её смертный черёд, мы, не сговариваясь, решили: напишем «Гусева М. Д.» Так и сделали…
…Той ночью я проснулся от тихого скрипа дверного ключа. Дверь в спальню оказалась приоткрыта, и любопытство тут же победило сон.
Я тихонько подошёл к дверной щёлочке, выглянул и замер: вместе с отцом пришёл какой-то военный. Совсем лысый. Он как раз в этот момент поправлял ремень на гимнастёрке. Воротник с большими «шпалами». «Генерал!» — догадался я и застыл у двери с босыми ногами на холодном полу.
