Инглис рассмеялся.
— Любителям мистики не нужны конкретные факты, — констатировал он. — Бедная моя гусеница!
И перевел разговор на темы, не имевшие отношения к оккультизму или гусеницам.
Должен признаться, коробочку я швырнул в фонтан, потому что попросту потерял голову. Меня извиняет лишь одно: внутри находился миниатюрный сородич тех, кто ползал по кровати в необитаемой комнате. Это значило, что кошмарные фантомы все же состояли из плоти и крови, а может, и из чего-то еще. Наверно, это должно было рассеять страхи минувшей ночи. Но на деле вышло иначе. Шевелящаяся пирамида на покрывале только стала для меня еще более реальной и ужасающей.
После ленча час или два все отдыхали, гуляя по саду или посиживая в лоджии, а часа в четыре вдвоем со Стэнли мы отправились купаться по дорожке мимо фонтана. Бассейн был мелкий, вода прозрачная, и я хорошо разглядел на дне белеющие остатки коробочки. Картон в воде расслоился, и от нее остались только клочья размокшей бумаги.
В центре фонтана стоял мраморный итальянский купидон, державший в руке бурдюк для вина, из которого струилась вода. А по его ноге ползла гусеница. Как бы странно и невероятно это ни казалось, но она не погибла вместе со своей тюрьмой, а добралась-таки до безопасного пристанища и теперь там, в недосягаемости, извивалась и раскачивалась, плетя себе кокон.
И пока я стоял и смотрел на нее, мне вновь показалось, что, как и прошлой ночью, она меня заметила. Высвободившись из уже опутавших ее нитей, гусеница соскользнула по ноге купидона и, бросившись в воду, как змея, поплыла в мою сторону. Меня удивил уже сам факт того, что гусеница умеет плавать. А она к тому же двигалась с невероятной скоростью и вскоре уже ползла по мраморному бортику бассейна. В это время к нам присоединился Инглис.
— Ух ты! — произнес он, заметив знакомую тварь. — Да ведь это наш старый добрый Cancer Inglisensis! Ишь ты, какой он шустрый!
Мы стояли рядом на дорожке, и когда гусенице оставалось проползти до нас примерно с ярд, она приостановилась, мотаясь из стороны в сторону, словно бы в сомнении, куда двигаться дальше. Потом, видимо, приняв решение, заползла на ногу Инглиса.
— Я ей нравлюсь больше, — отметил он. — А вот я не уверен, что она мне по душе. И раз уж утопить ее не удалось, лучше, наверно, сделать так…
Он стряхнул ее на гравий и раздавил…
Из-за сирокко, пришедшего с юга, после обеда дышать стало тяжелее, так что этой ночью я снова поднялся к себе, засыпая на ходу. Но усилилось и ощущение того, что в доме что-то неладно и где-то вблизи таится опасность. Тем не менее, уснул я мгновенно. Сколько мне удалось проспать, не знаю, но проснулся я (или мне приснилось, что я проснулся), чувствуя, что должен немедленно встать, иначе будет поздно. Я попытался (во сне или бодрствуя) перебороть страх, убеждая себя, что стал жертвой нервного расстройства из-за сирокко или чего-то еще. Однако другая, так сказать, часть рассудка предостерегала, что с каждой секундой промедления опасность только растет. В конце концов, второе ощущение стало невыносимым, и, надев рубашку и брюки, я вышел из комнаты на лестницу. И сразу же понял, что опоздал.
