Самостоятельность и независимость пугают, особенно если девочек с детства приучают быть зависимыми, тихими, скромными, осуществляющими заботу о близких, не думающими о себе, не проявляющими активность в надежде, что появится «принц на белом коне» и возьмет всю инициативу по жизнеустройству на себя. И никто не объясняет при этом, что условный принц будет устраивать свою жизнь. А женщине надо думать не только о других, но и о себе, о своем жизненном сценарии. И что сценарий «Семья» в тех прописных истинах, в которых он уже существует, не ПРО женщин, а против.
Все феминистки — лесбиянки.
Это не значит, что не может быть никакой другой семьи, кроме «традиционной». Отношение к женщине не как к объекту, инструменту, вещи вполне возможно. Да и любовь существует. Просто она не сводится к романтическому плену влюбленности. Так же, как семья не сводится к домострою. Любовь возможна в отношениях двух равноценных личностей, когда ни одна из них не становится средством для достижения другим каких‑либо его личных целей. Когда каждая личность в паре есть цель для себя, для другого и для их совместного союза. Все это возможно, но не в тех условиях социализации людей, когда с пеленок женскому полу назначают обслуживать мужской. Отношения равновеликих возможны в условиях, к которым стремятся феминистки.
В 1999 году, переехав в Петербург, я случайно обнаружила на книжном развале роман Марии Арбатовой «Мне сорок лет». Другой феминистской литературы до этого не попадалось. В Ярославле, где я жила несколько лет, ее попросту не было. Конечно, я читала фрагменты произведений Олимпии де Гуж и Мэри Уоллстонкрафт Годвин в предисловиях к переводным романам. Я была знакома с книгами Жорж Санд, но ее идеи, передовые для девятнадцатого века, выглядели устаревшими. Читала сестер Бронте, но их героини, на первый взгляд не вписывающиеся в викторианский стандарт, рано умирали или в итоге губили свои таланты, погрузившись в «семейное счастье» (мало кто помнит, что Джейн Эйр — не просто девочка‑сирота в поисках любви, а еще и талантливая художница). Книга Арбатовой произвела на меня сильное впечатление. Выяснилось, что современный феминизм — не матриархальные бредни безумных американок, как мне рассказывали юноши с филфака и напуганные пенсионерки. Феминизм — это свобода и самоуважение, вовсе не обязательно связанные с ненавистью к мужчинам.
Ну и, конечно, в Москве и Петербурге, а позже — за границей мне встретилось немало таких же «ошибок природы», как я. Это были обычные женщины, очень разные — замужние и лесбиянки, многодетные и чайлд‑фри, военнообязанные и домохозяйки, соответствующие канонам красоты и игнорирующие канон. Их объединяло одно: они не считали себя людьми второго сорта по сравнению с мужчинами, и у них были жесткие личные границы. За патриархальную женщину решает общество, феминистка принимает решения сама.
