И я «следила» и «смотрела», периодически отфыркиваясь:
— Я вашего сына не усыновила, я за него замуж вышла!
В тот период моей жизни меня не сильно напрягал такой сценарий. Мне было уютно, комфортно и надежно. Причем, на надёжность я, собственно, и делала ставку. Как оказалось впоследствии — зря!
Предательство было неожиданным… Впрочем, каким оно еще может быть, это самое предательство? Тогда я была совладельцем небольшого рекламного агентства и ушла в любимую работу, как говорится, не только «по самые ушки», но и вместе с ними… Принимала решения, держала себя в форме и, вообще, старалась изо всех сил перетянуть нашу семью на другой, более достойный уровень. Думаю, вы понимаете, что я имею ввиду не только деньги, вернее, не столько деньги…
И, вот, однажды я вернулась домой раньше обычного и застала дома ЭТО…
Нет, слава богу, не в супружеской постели… ЭТО сидело в комнате моего свёкра и пило чай… Меня совершенно потрясли её серые рейтузы с начёсом в рубчик и высокие сапоги, надетые поверх этого самого «рубчика»… Всё остальное выглядело соответствующе. Из-под жиденьких волос невнятного цвета на меня с ужасом смотрели два перепуганных глаза.
Это сейчас мне обо всем смешно вспоминать, а тогда… Сказать, что мне было больно, это, значит, ничего не сказать…
Как бы, нелепо не прозвучало то, что я сейчас произнесу, но, теперь, я твердо убеждена: измену простить можно. Даже такую нелепую, как у меня. Измену прощать нужно. Если любишь. А я уже не любила…
Любви не было, а боль была. Потому что живя с человеком годы, ты потихоньку вростаешь в него… И у вас, как не крути, но одна кровеносная система на двоих. Моя подруга всех своих мужей называет «родственниками»… По-моему, в этом что-то есть.
Видимо поэтому, развод сродни ампутации: ты остаешься жить, но тебя становится меньше…
Когда, какое-то время спустя, психолог спросил у меня:
— Какое у вас самое тяжелое и неприятное воспоминание?
Я из всей своей сорокалетней «летописи» неприятных историй, не задумываясь, выбрала именно эту.
— А теперь, попробуйте прокрутить эту ситуацию еще раз, но глядя со стороны, словно смотрите кино.
И я стала «крутить кино». Вот я снова захожу в квартиру, слышу, срывающийся на фальцет голос мужа: «А, что ты сегодня как-то рано… пришла»… Вижу: рейтузы в рубчик, бесцветные глазки из-под бесцветной челки, и чашку с чаем, зажатую в руке судорожными пальцами. И, тогда, я сажусь рядышком и спокойно так говорю:
— А, принеси-ка, милый, и мне чаю…
