КУПИП | страница 38
— Эх! — прищелкнул языком Койкин, слушавший его во все уши. — Ну и говорит же профессор! Что, мамочка, скушала? А ну-ка — для кого?
— Как для кого! Как это для кого?.. — возмутилась мама. Понятно, для кого. Вон Устрицын, милое дитя, рот до ушей разорвал зевая. Для Устрицына всего прежде, а там и для других.
Профессор улыбнулся, все более и более довольный.
— Наш уважаемый Николай Андреевич, дорогая мама, сейчас стоит… Да, да! Урса Майор[1] там… Малая Медведица — вот… Совершенно ясно. В том положении, в каком находится Николай Андреевич, в настоящий момент время по солнцу равняется восьми часам тридцати минутам утра…
— Ура! — взвизгнул Устрицын. — Вставать надо! Вставать пора, мамусенька! А ты веки вечные спать да спать!..
— Вот так фунт! — не теряя присутствия духа, сказана мама. — Это что же? И у вас, профессор, тоже половина девятого утра?
— Отнюдь, высокочтимая мама! — строго нахмурил брови Бабер. — Ни под каким видом. Ни в каком случае. Отнюдь! Это легко сообразить. Разве я не стою к Николаю Андреевичу боком? Так? Следовательно, у меня сейчас половина третьего дня. Да, дня, и ничего другого, ибо я расположился несколько восточнее, чем он…
Бабер поднял очки и важно выставил вперед бороду. Он был очень доволен. Но еще более доволен был капитан Койкин.
— Следовательно! — восторгался капитан, подняв кверху палец. — Следовательно! А? Мама, ненаглядное мое создание! Ты слышала это? Следовательно!.. Клянусь ураганом, утлегарем и Устрицыным! Интересуюсь, как ты из этого выкрутишься?
Несколько секунд царило полное молчание. Члены Купипа, затаив дыхание, следили за мамой. Она стояла, наморщив лоб, и размышляла. Потом решительный огонек вспыхнул в ее глазах. Схватив воткнутую неподалеку в снег лыжную палку, она провела ее острием длинную и глубокую черту перед носом у профессора, от Устрицына прямо на Леву Гельмана.
— Ага! — зловеще сказала она Леве. — Там половина девятого утра? Значит, под тобой-то, мой голубчик, полдевятого вечера? Понимаю! Марш зубы чистить. Я еще тоже географию не совсем забыла…
В следующий миг она сделала еще одну многометровую отметку, перпендикулярную первой.
— У вас, профессор, три часа дня? Чудесно, чудесно! Значит, здесь уже ночь глубокая. А тут шесть часов. А тут — восемь вечера. Так, так…
Ни Койкин, ни ребята, ни даже сам профессор не успели опомниться, как она уже бросилась к тому месту, где намечалась линия восьми часов, стала на ней, попирая ее пятами, и в последний раз пустила в ход свой электрорадиопритягиватель системы Бабера. В тот же момент и ребята и капитан, притянутые мощным аппаратом, уже барахтались на снегу возле нее.
