рыцарю, покрытому блестящим вооружением, вполне приличествует выйти на веселый поединок в присутствии дам; наконец, всем этим рыцарям вполне приличествует забавлять двор своих властителей и прославлять их, если можно так выразиться, всеми этими с виду военными упражнениями. Но еще более приличествует странствующему рыцарю искать в уединенных местах, в пустынях, на перекрестках дорог, в лесах и в горах опасных приключений с желанием дать им благоприятный исход, чтобы приобрести продолжительную, громкую славу. Еще более приличествует странствующему рыцарю, говорю я, помочь вдове в необитаемой пустыне, чем придворному рыцарю соблазнить девушку среди города. Но все рыцари имеют свои особые, свойственные им упражнения. Пусть придворный служит дамам, пусть своею наружностью украшает двор своего монарха, пусть платит бедным дворянам, прислуживающим у него за столом, пусть делает вызовы на турнирах и поединках,
[60] пусть выказывает великодушие, щедрость и великолепие и, в особенности, пусть будет хорошим христианином, тогда он, как следует, выполнить свой долг. Странствующий же рыцарь пусть ищет окраин мира, пусть проникает в запутаннейшие лабиринты, пусть на каждом шагу берется за невозможное; пусть подвергается среди пустынь летом жгучим лучам полуденного солнца, а зимою беспощадной суровости ветров и холодов, пусть не страшится львов, не трепещет пред вампирами и другими чудовищами, – потому что его истинное назначение состоит в том, чтоб искать одних, вызывать на бой других и все побеждать. Поэтому-то я, которому выпало на долю принадлежать к членам странствующего рыцарства, и не могу уклоняться от всего того, что, по моему мнению, входит в круг обязанностей моей профессии. Так, моей прямой обязанностью было напасть на этих львов, хотя я и знал, что это безграничное сумасбродство, я прекрасно знаю, что такое храбрость: это добродетель, занимающая середину между двумя крайними пороками, трусостью и сумасбродством. Но человеку мужественному не так худо дойти до безрассудства, как опуститься до трусости; потому что как человеку расточительному легче, чем скупому, стать щедрым, так и безрассудному легче сделаться истинно храбрым, чем трусу возвыситься до истинного мужества. Что же касается того, чтоб идти навстречу приключениям, то, верьте мне, господин Дон Диего, что отступая больше теряешь, чем идя вперед, потому что, когда говорят: «Этот рыцарь смел и безрассуден», то это звучит как-то лучше, чем когда говорят: «Этот рыцарь робок и труслив».
