)
Ламарк. Перед вами, сэр, три крысы, дети сточной канавы – самой природой нам предназначено жить и умереть в грязных ямах, где мы рождены. Но три крысы лишь в одном не подвластны сточной канаве, – у них есть глаза! Ничто не может удержать их от того, чтобы и дальше оставаться в канаве, кроме их глаз, и ничто не поможет им, если они выберутся из своей канавы, – лишь их глаза; и тут появился свет! Он появился и исчез, оставив нас все теми же самыми крысами, подлыми крысами… А когда исчезает свет, ты слепнешь.
Франсуа (бормочет себе под нос). —
Слепой! Слепой! Слепой!
И он бежит один, когда уходит свет;
И солнце закатилось, наступила тьма;
И крыса залегла в канаву – вот ее тюрьма.
Она ослепла!
(На стакане, который Франсуа держит в руке, задержался случайно попавший в подвал луч закатного солнца. Вино искрится и переливается. Франсуа бросает на него взгляд, вздрагивает и роняет стакан. Вино разливается по столу.)
Дестаж (оживленно). Пятнадцать… двадцать лет назад он сидел там, где сейчас сидите вы. Невысокий, с густой бородой, черноглазый… Всегда казалось, что ему хочется спать…
Франсуа (закрыл глаза, его голос плывет). Всегда сонный, сонный, сон…
Шандель (мечтательно). Он был поэтом непоющим, в венце из пепла. (Его голос звенит нотками ликования.)
Франсуа (говорит во сне). Ну что ж, Шандель, какой ты сегодня? Остроумный, грустный, отупевший или пьяный?
Шандель. Господа! Уже поздно. Мне пора. Прошу вас, пейте! Пейте все. (С подъемом.) Пейте до тех пор, пока уже не сможете говорить и видеть! (Бросает на стол банкноту.)
Дестаж. Юный монсеньор…
(Шандель надевает пальто и шляпу. Входит Пито. Он принес еще вина, наполняет стаканы.)
Ламарк. Выпейте с нами, монсеньор!
Франсуа (во сне). Тост, Шандель! Скажи тост.
Шандель (берет стакан и высоко его поднимает). Тост! (Его лицо слегка покраснело, руки плохо его слушаются. Сейчас он выглядит настоящим галлом – совсем не так, как выглядел, когда вошел в винную лавку.)
Шандель. Я хочу выпить за того, кто мог бы стать всем, но остался ничем. За того, кто мог бы петь, но кто лишь слушал. Кто мог бы смотреть на солнце, но смотрел на гаснущие угли… Кто пил лишь горечь и носил венец из призрачного лавра!
(Все остальные встают, даже Франсуа, который при этом чуть не падает.)
Франсуа. Жан, Жан, не уходи! Не уходи, прошу тебя! Это я, Франсуа! Разве можешь ты меня бросить? Я ведь останусь один, совсем один… (Его голос звучит все громче и громче.) Господи, разве ты не видишь? Этот человек не имеет права умереть! Ведь он – моя душа! (Он
