58-я. Неизъятое | страница 45

Ранило меня в первом же бою, очень тяжело, раздробило локтевой сустав. Можно сказать, повезло. В теплушке, когда везли в госпиталь, мне рассказали, что из 250 человек в живых осталось семь.

Задача наша была такая, чтобы немцы как можно больше по нам стреляли, а наши зафиксировали, откуда. Сколько человек останется в живых, никого не интересовало. Но самое досадное — никто, по-моему, не фиксировал, откуда стреляют…

Из госпиталя меня выписали с рукой на перевязи и второй группой инвалидности и выпустили на свободу. Это называется «искупить вину кровью».

Я вернулся в Москву, успел жениться и два года с перерывами на госпитали проучиться в МГТУ им. Баумана.

Я человек скромный, поэтому в анкете написал: «С 1941 по 1942 год работал в системе НКВД». Никто особо не проверял, и меня взяли. А после Победы вспомнили: вроде по приговору срок у меня выходит в 51-м, а я тут на свободе гуляю! Меня взяли второй раз, дали шесть лет лагеря и три года поражения в правах. Я, конечно, представлял, в какой стране живу, но этого все равно не ожидал.

Отправили меня в инвалидный лагерь в Молотовск, куда еще с рукой на перевязи везти? В шахту-то не пошлешь…

Инвалидный лагерь — место, где людей оставляли умирать. Выглядит он как самый худший дом престарелых, притом за колючей проволокой. Плюс там особенно тяжело, потому что работать нельзя.

Второй арест, 1945

Помню стойкое чувство: все. Здесь тебе и крышка, если не вырвешься. Все равно загнешься, это лишь вопрос количества месяцев: шесть, десять или 18.

Я всеми силами вырывался, каждые две недели писал руководству лагеря: как же вы такого ценного специалиста держите без работы?! А ценный специалист — это два года МВТУ. Но если долго бить в одну точку — это действует: меня перевели на строительство завода подводных лодок, в мастерские по ремонту гидромеханизации.

Ранение периодически давало о себе знать: локоть вздувался, температура подскакивала. Большинство стремилось облегчить свою участь, попав в санчасть, но мне, наоборот, было лучше, когда я работаю и голова занята. К тому же я понимал: попаду в санчасть — отправят опять в инвалидный лагерь. Приходилось обходиться самому: ставить компрессы, посыпать рану стрептоцидом, иногда самому себе вскрывать ножом нарывы…

У меня иногда спрашивают: страшно ли в лагере и в бою? Наверное, страшно. Но это абсолютно бесполезный страх. Там от тебя ничего не зависит, совершенно ничего. И это… сказать «снимает страх» — неправильно. Наверное, прячет страх.