— Дневальный!!!
Шура, совершенно естественно, не стал проявлять героизм и не вышел к генералу с открытым забралом. Это было бы глупо. Лишним бы это было. Наша «Красная Шапочка» могла бы сгоряча тут же вызвать кадровика — пять минут, и готов приказ на отчисление. Но Шура не желал отчисляться. Это никак не входило в его планы. Шура страстно хотел учиться. Именно поэтому он поступил проще — он спрятался, затаился, залег. И наблюдал из-за укрытия. Как учили.
Генерал, не дождавшись нашего героя, вызвал дневального с другого этажа, поставил его возле двери в лекторий со строгим наказом никого не впускать и пошел в батальон. «Строить» комбата и чинить разбор полетов.
Тут-то Шура черной тенью метнулся к лекторию. Дневальный, курсант-первокурсник, бледный как полотно, вцепился в него дрожащими руками и не пускал.
— Не могу я, меня отчислят, начальник училища приказал…
А Шура орал, как раненый бегемот:
— Пу-у-сти, зара-а-за! Мне бы ведь только трусы ей пририсовать!
Однажды в училище должна была приехать делегация представителей пограничников ГДР. Знакомиться с бытом советских курсантов.
Наш генерал, наша «Красная Шапочка», почему-то решил, что немцев надо удивить. Удивить замечательным бытом и офигительным внутренним порядком. Непременно удивить. Настоящим образом. Немцев. Бундосов. Педантов и аккуратистов.
Уязвить их арийское самолюбие. Сбить холодную спесь. Поразить в самое их тевтонское сердце. Чтоб они поняли — такая армия непобедима! Чтоб они, в конце концов (из конца в конец!), помнили! И Брестскую крепость, и Сталинградский котел, и Курскую дугу, и штурм рейхстага…
Немцы. Гансы… Забавно, правда?
— Вопросы, товарищи офицеры?
— Вопросы, товарищи курсанты?
«Битте шон!»
* * *
Гена, командир взвода «уродов», ну в смысле курсантов первого курса, толстенький и кругленький старлей — между прочим, мастер спорта по самбо — любил вкусно и часто покушать. Поэтому любимой службой у него было дежурство по столовой.
Задница в протертых на «глютеусах» галифе возвышалась над варочным баком. Дело в том, что после обеда в баке на самом дне всегда оставался компот. Или, точнее, сухофрукты, из которых он сварен. А остатки — сладки! Но то ли бак был высоковат, то ли ноги у задницы коротковаты — только она, задница то есть, ерзала по краю бака, а ножки в хромовых сапожках болтались на весу.
— Ну куды залез, засранец! Обалдуй бессовестный! — взвизгнула проходившая мимо бабка-уборщица и с размаху опустила мокрую тряпку на лоснящиеся «батоны», — А ну, вылезай, кому говорю!
