«Глубины подсознания. Черная дыра интуиции. Маракотова бездна человеческой памяти. Джонни Мнемоник…»
Не то, не то. Все не то… Откуда-то всплывает: «Профессионализм…» Теплее. Уже где-то совсем близко.
«Мастерство не пропьешь». Вот! Вот оно! Наконец-то! Горячо.
Конец июля. Народ кто «в поле», кто в отпусках — мертвый сезон. Конец рабочей недели. Конец рабочего дня. Стрелки часов отнимают уже не наше, а наших сиротливых семей время. Округ требовательно-угрожающе, но пока еще (!) относительно спокойно ждет информации. В отделе — тугая тишина. Только лениво гудят-погуживают, рассекая духоту накаленного за день помещения, неизбежные конторские мухи да чуть слышно шуршит перо китайской авторучки в кабинете аналитика. Это Паша Камолов, шестидесятикилограммовый лейтенант, по-школярски высунув язык от чрезмерного усердия, смахивая капли пота с высокого, «ленинского» лба, струячит «донесение в Центр».
Вдруг легкое дуновение качнуло полусонную незыблемость, хлопнула дверь, и в коридоре дробно-стремительно прогрохотало:
— Где этот… Лахов?!! Где вообще все?! (с подвыванием и полуистерическими нотками)…мать… Срочно-о!.. Даю две минуты! Найти!.. (далее неразборчиво) Вашу… так… в бога… душу… святых угодников… А-а-а-а!…ять! (ять-ять-ять!..) Сколько можно? Вечно с вами… Инфаркт!.. Инсульт!.. Геморрой… (и уже отчетливо…) Давай, Павел Сергееич, давай, родной, не сиди на заднице! Две минуты… Информация по БАПу… Горим…
Барабанный перестук удаляющихся в обратном направлении шагов. Бац! Клац… Хлоп!.. И тишина… И проникновенная озадаченность.
Что это было? «Это» было нашим шефом. Шеф, он же начальник отдела, Иван Алексеевич, «добрейшей» и отчаянной души человек, имел две характерные особенности — одну четкую, а другую — не очень. В смысле, не очень было с первого взгляда заметно, что в общении с подчиненными у него частенько присутствовало рассогласование местоимений «ты» и «вы». Обращаясь по имени-отчеству, он мог сказать:
— Паша, а идите-ка вы на… (Далее следовало четкое целеуказание или…)
Или:
— Па-л Серге-ич, а не пошел бы ты на… (и далее — расплывчатые ориентиры…).
Чувствуете разницу?
Зато очень четко было заметно его огромное, как у бригадира житомирского колхоза-миллионера, пузо. Самого его вряд ли можно было назвать толстым или жирным, но пузо… Пузо было в полном смысле слова дутой легендой. Ну или надутой. Про такое говорят — «зеркальная болезнь». Это когда собственную пипку, извиняюсь, можно увидеть только в зеркале. А в профиль по абрису, без фуражки и в темноте шефа вообще можно было запросто принять за беременную на последнем месяце доярку. И в нашем рассказе этому замечательному предмету, этой нависающей средней мышце, еще будет уделено внимание.
