Сам я попал в почетный унтер-офицерский караул на пост в Георгиевском зале. В пару мне был назначен старший портупей-юнкер 1-й роты Бирюков, лицом немного похожий на меня, но повыше ростом. Так парами были подобраны еще две смены на наш пост и еще три пары на второй пост в Александро-Невском зале.
Накануне нам всем раздали одеколон, чтобы уничтожить запах нафталина от наших первосрочных мундиров, и разрешили надеть в почетном карауле свои лаковые сапоги. В 9 часов утра в понедельник мы сменили караул от 1-го гренадерского Екатеринославского полка, и началась наша караульная служба.
В 10.55, когда мы с Бирюковым, пройдя Владимирский зал, вошли в Георгиевский зал, чтобы сменить стоявших в первую смену наших товарищей, мы были поражены. Весь зал был наполнен женщинами всех возрастов, с кокошниками на головах, в русских костюмах, с большим декольте.
Зевать и думать было некогда. Мы быстро промаршировали к своему посту, сменили товарищей, встали смирно и тогда только немного огляделись. Конечно, о том, чтобы согнуть ногу, говорить не приходилось, нужно было стоять навытяжку и все время отдавать честь проходящим через дверь генералам и полковникам.
Оказывается, как потом выяснилось, мы попали на обряд «христосования» царицы со своими придворными дамами, преимущественно московскими.
Не знаю, сколько минут мы пробыли на постах, как через дверь из Александро-Невского зала прошел с тростью в расшитом золотом мундире церемониймейстер и ударил три раза тростью об пол. Тогда все дамы начали выстраиваться в затылок одна другой, впереди старые, а затем помоложе. Тут же сновали какие-то монашки в своих черных платьях. Каждая позади идущая дама держала в руках шлейф впереди следовавшей дамы, а шлейф последней нес камер-лакей.
В таком порядке это шествие потянулось в Екатерининский зал, где и происходило «христосование», которого нам уже не было видно.
Через несколько минут мимо нас начали возвращаться представившиеся дамы, сначала важно выступали старухи, между ними семенили монашки, затем пошли уже молодые. Каждая из дам несла по фарфоровому большому яйцу.
Мы с Бирюковым, казалось, бесстрастно взирали на проходящих, но вот в его глазах, да, наверное, и моих, блеснули веселые огоньки. В сопровождении старой дамы быстро шли две молоденькие девушки и расспрашивали ее, как они делали реверанс (поклон). Причем, по-видимому, они первый раз были при дворе, потому что тут же перед нами, не считая нас за живых людей, начали низко приседать, показывая старой даме, как они делали реверанс. Ну что же, часовой есть часовой и на все должен взирать бесстрастно.
