“Скоро ветер успокоится и наступит тихое утро, но я в это время уже лягу спать”, – так примерно думал он.
Вдруг на набережной канала Грибоедова, или Екатерининского, кто знает, как его теперь называют, перед Иваницким возникла фигура мужчины. Лет ему было около сорока, немытые волосы свились в кружочки, сверкающие, но спокойные глаза с аспидными подсветками – очевидно было, что эту ночь он не спал.
“Я, может быть, напугал вас, – сказал мужчина приятным адвокатским голосом, став, тем не менее, строго на середине узкого тротуара. – Но вы не пугайтесь. Ничего худого в мыслях у меня нет. Просто я хотел бы поговорить с вами”.
“С какой стати?”– спросил, впрочем, не очень резко Александр Владимирович.
“Причины у меня есть, да и вы их скоро узнаете. Ведь ваша фамилия Иваницкий?”
“Да. Странно. Но разве это повод?”
“Вы, правда, меня скоро поймете. К тому же мы оба не спали эту ночь. Здесь в двух кварталах есть трактир, там всегда рады таким, как мы. Не буду великим прогнозистом, если скажу, что вы были бы не прочь выпить сто грамм за ваше счастье и съесть бутерброд с… кто там, впрочем, знает, что у них к этому времени осталось?”
Слова о счастье немного покоробили Иваницкого, но он старался держаться спокойно.
“Я вас не боюсь, не подумайте. Вы даже мне чем-то приятны. Но согласитесь, что это все-таки дико. В такой час!”
“А ничего дикого, если уж мы в такой час оказались на этом канале. Если же вам недостаточно, что я знаю вашу фамилию, то скажу еще, что вы идете от Ани и что сегодня, как бы это выразиться, получили согласие”.
“Кто вы?”
“Да мы с вами знакомы, – оживленно заговорил мужчина. – Помните, к Ане прошлый Новый год приходили ряженые? Я был домовым, которого отлучили в связи с приватизацией. А потом мы много пили, уже сняв маски, и вы прилюдно ели герань, уверяя, что она полезна для здоровья”.
“Понимаю. Тут ревность или что-то в этом роде. И вы хотите помешать нашему… соединению с Аней”, – самоуверенно, но без оттенка наглости, с легкостью человека, который только что получил подтверждение любви, сказал Иваницкий.
“Да нет же! Какой вы нетерпеливый! Я совсем не ревнивец и не бывший друг, или как это теперь говорят? А что до счастья, то это уж будете судить сами. Просто Аня сегодня не позволила переночевать у нее своей подруге с грудным младенцем (из-за вас, вероятно), и милиционер подобрал ту из милосердия на мосту (странное по нашим временам приключение, согласитесь).
Из отделения эта дама, с которой мы знакомы еще по школе, позвонила мне, твердя и не требуя от меня понимания о каком-то химическом карандаше, которым было наслюнявлено некое роковое, быть может, письмо об Ане, которая в свою очередь соскабливает в парадном какие-то мальчишеские глупости, еще об Анином дяде, который хотел им обеим продать под Псковом полдома. Это было, очевидно, сказано в бреду, и трубка была повешена. Я вышел на улицу, чтобы привести в порядок сказанное, решил пойти в отделение (номер она успела назвать), но по дороге надумал позвонить. Трубка была снова брошена. А через несколько буквально секунд милиционер удивительным образом перезвонил мне тут же в уличный автомат и попросил приехать. Я поехал. Там случилось то, что вам необходимо знать. В сущности, я стараюсь для вашего же блага. Долго мы будем стоять на ветру?..”
