Она вновь перешла на французский, и на лице русского вмиг отразились сперва изумление, а затем радость и благодарность. Поднявшись, он вежливо поклонился начальнику станции и крайне галантным жестом предложил маме опереться на его руку. Она так и сделала. Впрочем, всем было ясно, что это скорее не он поддерживает ее, а она его.
– Девочки, бегите домой и разведите огонь в гостиной, – распорядилась мама. – А ты, Питер, пожалуйста, поспеши-ка за доктором.
Но за доктором поспешила Бобби.
Доктор нашелся в саду, где, бросив пиджак на газон и оставшись в рубашке, полол сорняки на цветочной клумбе.
– Мне совершенно не хочется вас расстраивать, – тяжело дыша после быстрого бега, начала Бобби, – но мама привела к нам домой очень потертого русского, и, боюсь, ему тоже придется стать членом вашего клуба. А нашли мы его на станции.
– Нашли? – потянулся за пиджаком доктор. – Он что, потерялся?
– Ну да, – радостно подтвердила Бобби. – Именно это с ним и произошло. Он рассказал по-французски маме очень печальную историю своей жизни, и она просила вам передать, не окажетесь ли вы так добры, что сразу пойдете к нам, если, конечно, окажетесь дома. У него ужасный кашель. И еще он плакал.
Доктор ухмыльнулся.
– Не надо! – взмолилась Бобби. – Пожалуйста, не надо! Вы бы не улыбались, если бы сами там были. Я еще никогда не видела, чтобы мужчина плакал. Вы просто не знаете.
И доктор Форрест очень теперь сожалел о своей улыбке.
К тому времени как они добрались до Дома-с-тремя-трубами, русский уже был усажен в папино кресло и, вытянув ноги к камину, где жарко пылали дрова, прихлебывал заваренный мамой чай.
– Похоже, его организм и душа до предела измождены, – поставил диагноз доктор. – Кашель его мне не нравится, однако не нахожу ничего такого, что нельзя вылечить. Сейчас ему надо немедленно отправляться в постель, и пусть в его комнате всю ночь не гаснет камин.
– Тогда устрою его у себя, – приняла решение мама. – Это у нас единственная спальня с камином.
Там немедленно был разведен огонь, и доктор помог незнакомцу дойти до постели.
В маминой комнате стоял большой черный сундук, который никто из детей ни разу еще не видел открытым. И вот теперь, едва как следует разгорелись дрова, мама, подняв тяжелую черную крышку, достала оттуда одежду – мужскую одежду, которую развесила проветриваться возле огня. Бобби как раз принесла новую порцию дров, и ей бросилась в глаза метка на ночной рубашке. Она заглянула в сундук. Все вещи, лежавшие там, оказались тоже мужскими, и на каждой имелась та же самая метка, что на ночной рубашке. Метка с папиным именем. Значит, одежду папа с собой не взял. И эта ночная рубашка ведь совсем новая. Бобби прекрасно помнила: ее сшили как раз перед днем рождения Питера. Как же папа обходится где-то там без нее и других вещей? Бобби выскользнула из комнаты. За спиной ее щелкнул замок сундука. Ей стало ясно, что мама снова его заперла. Сердце у Бобби бешено колотилось. Почему папа не взял ничего из своих вещей? Когда мама вышла из комнаты, она крепко ее обняла за талию и прошептала:
