Тому, кто привык спать десять часов подряд, весьма нелегко вскакивать несколько раз за ночь с кровати к больному. И пусть он даже сразу же после этого вновь засыпает, наутро начнет ощущать себя так, словно и вовсе не смыкал глаз. Бобби почти ничего не соображала, глаза у нее были красные и болели, однако, собравшись с силами, она прибралась в комнате и навела там к приходу доктора полный порядок.
Доктор явился к ним в половине десятого.
– Ну, маленькая медсестра, все в порядке? Тебе удалось добыть бренди? – полюбопытствовал он, едва только она впустила его во входную дверь.
– Удалось, – отвечала Бобби. – В маленькой плоской бутылочке.
– А вот винограда и говяжьего бульона что-то не вижу, – осуждающе произнес он.
– Виноград вы увидите завтра, – твердо проговорила Бобби. – А говядина для бульона уже томится в духовке.
– Откуда ты знаешь, что именно так нужно делать бульон? – удивился доктор.
– Помню, как делала мама, когда у Фил была «свинка».
– Молодец, – похвалил ее доктор. – Теперь пускай ваша служанка подежурит в комнате с мамой, а ты хорошенько позавтракай, потом сразу же отправляйся в кровать и поспи до обеда. Нам нельзя, чтобы старшая медсестра заболела.
Это и впрямь был очаровательный и здравомыслящий доктор.
Когда в девять пятнадцать утра поезд вылетел из туннеля и в вагоне первого класса пожилой джентльмен опустил газету, чтобы поприветствовать трех детей на заборе, их оказалось не трое, а всего лишь один, а именно – Питер.
И Питер не сидел, как обычно, на заборе, а стоял перед ним, приняв весьма эффектную и выразительную позу, словно служащий зоопарка, представляющий посетителям какое-нибудь редкое животное, или священник в воскресной школе, который, водя указкой по картинке из волшебного фонаря, объясняет детям изображенный на ней библейский сюжет.
Питер водил и тыкал, но не указкой, а пальцем в крепко прибитую гвоздями к забору большую белую простыню, на которой чернели огромные буквы. Некоторые из них расплылись, потому что Филлис переусердствовала с черным лаком, но все-таки надпись было легко прочесть, и она призывала: «Смотрите на станции».
И многие вскоре стали смотреть на станции, однако не обнаружили там ничего примечательного. И старый джентльмен выглянул из вагона и в свою очередь увидал лишь гравий подсвеченной солнцем платформы да желтофиоли и незабудки на станционных клумбах. Паровоз уже запыхтел, выражая намерение устремиться в дальнейший путь, когда перед старым джентльменом остановилась, пыхтя от быстрого бега, Филлис.
