Поставив машину в двух кварталах от ее дома, он съел резиновые хот-доги и запил их парой банок пива. В тюрьме им давали похожие на хот-доги булочки, казалось, что внутри должна находиться мясная начинка, но ее, конечно, не было. Вилли говорил ему, что мясной начинки нет, чтобы заключенные не поранили и не поубивали друг друга. Понятно, что булочкой не поставишь даже синяк под глаз, но куриной косточкой ведь можно и зарезать.
Как только он вспомнил о Вилли, в его мозгу всплыла сцена с рокером и его маленькой «подружкой». Маленький педик хватал его за яйца. Он опустил стекло и с досадой сплюнул на улицу. Его чуть не вырвало от отвращения. А татуированный мудила назвал его окснардским тараканом. А все из-за этой суки, думал он, вперив взгляд в стену ее дома. Никогда бы этого не случилось, если бы не она. Он чувствовал, как его заливает волна гнева. Вилли говорил и другие вещи. Вилли видел его спину. От бессильной ярости он стал громко выкрикивать ругательства. Хватая пустые пивные банки, он стал швырять их в ветровое стекло. Одна из них, отскочив, попала ему в лицо. В желудке у него что-то извивалось и шевелилось, словно там свил себе гнездо клубок змей.
Прутья — она имела обыкновение бить его толстыми крепкими покрытыми зеленой корой прутьями, которые отламывала от деревьев, росших за домом. Сначала она сажала его в шкаф — темный, тесный, душный и смрадный шкаф. Он сидел там часами, кричал до исступления и бил в дверь кулаками, пока на них не выступала кровь и из-под содранной кожи не выступало кровавое мясо. Но, когда она открывала шкаф, становилось еще хуже, потому что у нее были прутья. Этот чертов унитаз… Она тащила его в уборную, стаскивала с него рубашку, прижимала животом к вонючему унитазу и начинала хлестать по спине этими проклятыми прутьями, крича, что будет бить его до тех пор, пока он не перестанет орать. Она врала, он замолкал, а она продолжала безостановочно хлестать его дальше, до тех пор пока на тусклый, потрескавшийся линолеум не начинала капать кровь. Потом она отпускала его и заставляла дочиста вытирать кровь с пола тряпкой.
Он до сих пор отчетливо помнил вонь от той дряни, которую она накладывала на волосы, чтобы покрасить их в рыжий цвет — гребаный рыжий цвет. Эта гадость отвратно воняла и была страшно едкой, от нее сильно щипало глаза. Он очень любил ее длинные черные волосы, которые, когда она расчесывала и распускала, доставали ей до бедер. Он очень любил эти волосы, пока в его жизнь не вошли прутья и беспрестанное битье. А до этого он очень любил расчесывать ее волосы и заплетать в косу, ощущая их шелковистое прикосновение к своим пальцам. Он становился сзади нее на стул, собирал рукой ее чудесные волосы, нежно касаясь ее конского хвоста. Он зажимал свободный конец хвоста коленями и начинал перебирать косички.
