Мать подняла с пола чемодан, открыла его и стала заново его собирать.
— И это все? Ты просто маленькая актриса. Делаешь из мухи слона. — Вытащив из ящиков вещи Лили, она повернулась к ней с полными руками. — Он извинился перед тобой?
— Да, — ответила Лили, обхватив себя руками, в попытке согреться, видя свое отражение в материнских глазах. Она мочилась в постель, устраивала скандалы, нервировала и расстраивала мать. Поэтому они и отправляют ее с глаз долой, чтобы отдохнуть от ее выходок. Они объясняли это тем, что в Далласе летом жарко и душно, а в деревне у бабушки и дедушки очень хорошо и прохладно. Но она-то знала, что все это неправда. В том году она изо всех сил пыталась вести себя примерно, но все равно родители были ею очень недовольны.
— Я терпеть не могу, когда он прикасается ко мне своими старыми противными руками.
Мать взяла ее за плечи, повернула спиной к себе и подтолкнула к ванной комнате, давая понять, что разговор окончен.
— Он просто очень стар, Лили. Ты должна пожалеть его. Он так тебя любит. Ты для него все. Ты его маленький ангел-хранитель. Да потом тебе же очень нравится, когда он покупает тебе одежду, кукол и пони. А теперь иди и переоденься.
Каждый год, когда ее чемоданы были уложены и все было готово к отъезду, она приходила в ужас от собранных чемоданов и коробок. Она чувствовала себя так, словно ее саму уложили в эти чемоданы и отправили к старому кукловоду, который будет делать с ней все, что захочет, будет совать свои руки в ее тело, и она будет исполнять любое его желание, как кукла, которая не имеет ни голоса, ни выбора, потому что, что бы она ни сказала, ее все равно никто не услышит. Лили знала, что, когда кукловоды наиграются своими куклами, они складывают их в ящик и закрывают крышку, а бедные куклы плачут.
Когда она в следующий раз неуважительно отозвалась о дедушке, мать взяла ремень и немилосердно отхлестала ее так, что на длинных тонких ногах Лили остались красные рубцы. Она больше никогда не говорила о нем плохо. Когда Лили исполнилось тринадцать лет, он умер от тяжелого инфаркта. На похороны она надела свое лучшее платье, одно из тех, которые он преподнес ей в подарок за свое рукоблудство. Она так тщательно завила и расчесала свои волосы, словно эти похороны были днем ее рождения. Она шла за открытым гробом рядом с истерически рыдающей матерью и торжественно-печальным отцом, время от времени поглаживая свои завитые шелковистые волосы. Вглядываясь в восковое лицо деда, она крепко держалась пальцами за край гроба. Это была трагическая и трогательная сцена, за которой с волнением наблюдали все присутствовавшие в церкви люди. Их было несколько сотен, тех, кто пришел проститься с великим человеком.
