И он даже не стремился вырваться на свободу, хотя и сознавал свое порабощение: им овладела та глубокая апатия, которая вернее сильных страстей доводит человека до самоубийства.
Старик Гиз посоветовался с Варроном, которого случайно встретил на улице.
Варрон застрял в Тунисе. Его тоже привлекала восточная свобода нравов, и, обосновавшись в одном из самых плохих кварталов города, он вел тот образ жизни, который считал наилучшим и который, в сущности, был наихудшим из всех возможных образов жизни.
Варрон был лично оскорблен тем, что Жюльен перестал употреблять морфий, и с нетерпением грешника, которому всегда доставляет удовольствие неуспех сильных духом, ждал его вторичного «падения».
Он поговорил с Жюльеном в качестве доктора и дал ему убийственные советы.
– Это поможет вам сосредоточиться, – пообещал он с коварной усмешкой.
– Разве мне недостает сосредоточенности? – спросил Жюльен, которого смешило поведение Варрона.
– Сосредоточенности на чем-нибудь здоровом, – ядовито поправил его Варрон, наслаждаясь смущением своего собеседника.
Не прошло и недели, как Жюльен, чтобы дать выход смутному брожению, охватившему его мозг в результате лечения, предписанного Варроном, с головой погрузился в исполнение своих обязанностей, подобно человеку, который из огня бросается в воду.
Он чувствовал, что с ним творится что-то неладное, работал не покладая рук и заставлял недовольных подчиненных идти с ним в ногу.
Первым долгом он разобрался в накопившейся за время его отсутствия корреспонденции и единолично довел ее до минимума в минимальный срок, потом приступил к своим непосредственным обязанностям.
Служащие прямо возненавидели его, и он отвечал им тем же, не скупясь на строгие замечания и оскорбительные смещения и пожиная похвалы предержащих властей, которые поздравляли де Суна с блестящими административными способностями его протеже.
Сун поспешил известить об этом Жюльена, намекая на то, что благодарность правительства выразится новым повышением.
Жюльен без всяких комментариев передал письмо де Суна отцу. Его глаза были по-прежнему печальны и равнодушны.
Старый Гиз вспыхнул от удовольствия и вопросительно взглянул на сына. Тот молчал, уставившись в одну точку.
«Когда же? – с тоской подумал старик. – Когда же наконец?..»
– Приятные известия, мой мальчик, очень приятные, – счел он нужным заметить вслух.
Жюльен ничего не ответил, постоял у открытого окошка, потом вышел из комнаты, едва кивнув отцу.
