— Елец! Конечная!
Площадь перед автовокзалом была невелика и по провинциальному запущена. Подъезжали и отъезжали пыльные автобусы. Пассажиры, одетые по-дорожному, скупо, с мешками и корзинами, старались поскорее занять свои места в салонах, точно лишнее пребывание в городе было для них тягостно, как ненужное гостевание у случайных знакомых. Здание автовокзала, маленькое, серое, походило на бесформенный сарай, построенный неизвестно когда и неизвестно из чего. Но внутри было прохладно и относительно чисто. Середину помещения занимали деревянные двойные сиденья с высокими выгнутыми спинками. Сиденья были старыми, сделанными, очевидно, еще до войны, о чем говорили вырезанные клейма НКПС. Они пахли карболкой и застарелой бедой. Сидеть на них было жестко, неуютно. Надо было срочно решать, что делать дальше. Хриплый мужской голос в репродукторе то и дело объявлял автобусные маршруты, но, казалось, никто во всем мире не знал номер нужного мне маршрута и конечный его пункт. Предотъездные радужные планы летели ко всем чертям. Жена сидела на деревянной скамейке и ждала. Я подошел к расписанию автобусов. Названия маршрутов звучали непривычно: Ново-Животинное, Платава, Синие Липяги, Старая Ведуга, Скупая Потудань, Таловая, Тербуны, Синдякино, Вертячье, Курино… Боже мой, какая старина! Какая древность! Многие их этих имен наверняка возникли во времена легендарного Елецкого княжества, забытого историками. Они пережили татарщину, они звучали при жизни Ивана Алексеевича Бунина, они переживут и наши времена…
Чья-то большая, темная от грязи или копоти ладонь легла на мое плечо и отодвинула меня от расписания. Огромный мужик с синим от застарелого пьянства лицом с черными отвисшими подглазьями стоял за моей спиной и тупо глядел на расписание автобусов. Вряд ли он что-либо видел или соображал. Покачиваясь, он постоял немного и вдруг, задрав ногу, полез на стену. В буквальном смысле. Он страшно упал спиной на пол, но тут же поднялся и вновь стал тупо повторять свой эксперимент. И делал он это до тех пор, пока какая-то женщина, такая же синяя от пьянства, не увела его на улицу.
— Скважина, — бормотала она, поддерживая огромное, вялое тело мужика. — Пойдем, скважина, там еще осталось…
Господи, прямо персонажи из бунинского «Суходола». Жена смотрела на меня уже с укором, точно я был виновником увиденной сцены. И в самом деле, надо было на что-то решаться. Не сидеть же на скользких скамьях в ожидании неизвестно чего. Может, это мой маршрут объявляет хриплый репродуктор. Я поднялся по узенькой лестнице на второй этаж, куда-то под крышу, и ткнулся в единственную дверь. На ней не было никакой таблички. За дверью, в маленькой комнатушке, спиной ко мне сидел человек в черной служебной фуражке и что-то кричал в микрофон. Очевидно, это и был диспетчер. Я сказал: «Простите». Он повернул ко мне потное круглое лицо:
