И железная лопата
в каменную грудь,
добывая медь и злато,
врежет страшный путь, —
прочитал я ему стихи Лермонтова и добавил:
— Всё-таки ты человек из повести Олега Куваева «Территория».
Он захохотал:
— А, снова писателя вспомнил! Так знай: я земляк и даже дальний родственник Васи Шукшина. Моя тётка — его первая учительница. Вот уж была фанатичка литературы! Шукшин пропадал у неё дома после уроков. И даже когда она в Акмолинск переехала, каждый год навещал её.
…Расходились за полночь. А утром, пока Акимов не заехал за нами, я вышел из барака — поглядеть посёлок Кожим.
Он разместился на территории бывшего лагеря. Жили геологи, кто в дощатых вагончиках, кто в щитовых бараках, в одном из которых меня и приютила семья Ярослава Васильева, молодого специалиста, поэта, выпускника Горного института. А сюда он приехал как профсоюзный деятель. Начальство… Но как оно, это начальство, жило? Он сам, беременная жена с ребенком, её бабушка — все на восьми квадратных метрах. К бараку был прилеплен маленький дощатый тамбур, заваленный банками, санками, грудой залепленных глиною грязных сапог. Анечке — полтора года. Розовая, здоровенькая, голозадая, бегает на приполярных сквозняках. Прабабушка Анечки печально и молча смотрит на всё.
— Всё хорошо, — тихо говорит она, — только туалет…
К туалету, сколоченному из горбыля, подойти действительно невозможно: лужи грязи и груды отбросов. Помойка. Не помойка, а целая пирамида. Рядом с туалетом стоят громадные МАЗы со спущенными скатами. В помойках роются собаки, северные густошёрстные лайки.
Магаданские бичи — кто в резиновых сапогах с отвороченными голенищами, кто в модных ботинках, осторожно ступая по жидкой глине, тянутся к магазину, пристают к продавщицам: «Дай до аванса!» Породистые, бородатые, надменные. Мимо магазина, ныряя, как лодка по бурному морю, ползет МАЗ. Каким-то чудом дифер МАЗа не садится на ухабы, когда оба моста, и передний и задний, одновременно утопают в ямах, заполненных жидкой глиной.
Однажды зимой, когда истопник напился и заснул, мой поэт-геолог всю ночь бросал уголь в топку. А под утро пошел спать. Мороз сорок градусов, трубы лопнули. На стенах барака появился иней…
Через час Акимов заехал за нами на «уазике», и ещё до обеда мы вылетели к буровикам в среднее течение Кожима.
Гребни и вершины Полярного Урала. Розовые на закате, припорошенные снегом. Ледяная зеленоватая вода, стремнины, перекаты, прижимы, малахитовые омута и ямы. На дне виден каждый камушек, широкие плесы. По берегам черные еловые леса, желтые березы, красные осиновые кусты, как пятна краски на каменистых осыпях. Светлые, с зеленоватой спинкой, крупноротые хариусы. Пятнистая семга, выпрыгнула из воды торпедой. Буровики бьют шурфы, моют золото, берут пробы, копают золотой корень. А на профсоюзном собрании кричат:
