Мелодия на два голоса [сборник] | страница 31

И он захохотал открыто и радостно. Может быть, он приехал с ревизией. Пусть.

— Да, нечему, — возразил спокойно Пономарев. — Когда ты успел таким стать, Веня? В школе ты плакал из-за двоек. Может быть, тебе их слишком часто ставили?

— Каким?

Пономарев не мог сказать — каким. Он чувствовал в Воробейченко стремление самоутвердить себя. Но не путем достижения вершин, а путем подравнивания этих вершин до своего уровня. Как богатырь, стоял Воробейченко среди равнины с лопатой и подравнивал всякие неровности почвы. Он не доказывал свое превосходство, но убеждал себя в общем убогом уровне. Он был слаб. Но в нем жила страсть выравнивания.

— Мелким очень, — сказал Пономарев. Его чувства были воспалены, но мозг спокоен. Ему сейчас небывало захотелось продолжать свою прежнюю работу. Но это было неосуществимо, по крайней мере сию минуту.

— Ты мне мешаешь, — добавил он. Больше не было между ними дружбы и борьбы. Просто однажды Воробейченко помешал ему и теперь мешает. Только и всего. Как дождь мешает землекопу.

— Так у нас не получится разговор, — примирительно заметил Воробейченко. Ему-то идти, собственно, было пока некуда. Он никак не умел сравнять еле заметный торчащий бугорок. Это его бесило.

— А нам и не нужно разговаривать! — улыбнулся от успокоительной своей проницательности Пономарев. — Не все люди должны друг с другом разговаривать. Некоторые могут без разговоров разойтись. Верно? И ты катись отсюда к…

Мог Воробейченко еще раз попытать удачу, колупнуть бугорок с другого конца. Он мог сказать: «Как ты наивен, старина! Ты же все себе вообразил. То, что ты придумал между нами, — в действительности не существует и не может быть. Это же твоя фантазия, черт побери». И если бы он так сказал, Пономареву пришлось бы туго. Он привык знать, что явления неоднозначны и впечатления всегда субъективны, поэтому сбить его с толку было — раз плюнуть. Но Воробейченко ничего, не сказал. Он сделал резкое движение к Пономареву, будто хотел его укусить. Тут вернулся Костя из магазина.

Костя по воспитанности обрадовался незнакомому гостю и радостно назвал свое имя. Но в ответ услышал суровое матерное слово. Воробейченко оттолкнул его от двери и вырвался на волю, аки бес.

Пономарев, бледный, улыбнулся Костиному недоумению. Он медленно одевался, потом заспешил: одна мысль, еле ползущая и неясная погоняла его. Он натянул рубашку и выбежал следом за Воробейченко.

Он догнал Воробейченко на автобусной остановке.