Мы отмывали старые доски, чтобы сделать их светлее, мы закрашивали новые темной краской, мы добавляли на поверхность досок какой-то белой эмульсии, чтобы показать неровность древесной поверхности, выделить ее, но потом оказалось, что белых пятен, похожих, по моему мнению, на засохшую сперму, оказалось слишком много, и пришлось выводить и их.
Никто не верил, что это когда-нибудь закончится. Сил не было даже на то, чтобы говорить, и мы монотонно продолжали выполнять ставшее привычным дело. Все меньше оставалось непокрашенных досок, и настал момент, когда все они были готовы. В таком количестве, как прежде, скипидар уже не использовался нами, но все равно оставалось еще много работы по окраске некоторых мест, которые нуждались в доработке, и их было очень и очень много. Необходимо было еще закрасить торцы, которые теперь сверкали белыми полосами в многочисленных стопках и ждали своего часа. Приходилось выравнивать эти стопки и стараться закрасить торцы, избегая потеков на саму фактуру. Это было не так просто, свойственная нам аккуратность, после месячного курса подобных ингаляций уже притупилась и сходила на нет. Особенно у меня. Меня вообще все это изрядно злило, и странно, что я не сорвался в те дни, как это со мной произошло прошедшим летом, когда случился приступ, сваливший меня с ног на некоторое время, он как раз был вызван тяжелыми жизненными обстоятельствами и особенностями вынужденной деятельности и повлек за собой тяжелый психологический кризис, чудом не вылившийся ни во что большее. Но тогда мои рабочие условия были значительно приятнее, что не помешало мне в итоге дойти до критического состояния, которое выразилось в агрессивном поведении по отношению к окружающим и в проблемах с состоянием здоровья.
В те дни у всех были проблемы, и не только физические. Хотел бы я посмотреть на тех, кто утвердил и поддержал решение о необходимости работать именно таким образом, на нашем месте и проверить – надолго ли их хватит. Я думаю, что проработай они хоть день так же, как мы все, спеси бы у них поубавилось. Но все остается по-старому – солдаты погибают, отстаивая и защищая чьи-нибудь нелепые идеи, а развязавшие войну находятся на самом безопасном от нее расстоянии.
Привозили и еще одну партию канистр, скипидар в них оказался более сносным, чем предыдущий, но в целом нам уже было плевать. Недели превратились в один длинный день с дурным запахом и сильной головной болью, от которой уже ничего не спасало. Подавлены были все, кто находился с нами все это время. Это было уже делом чести – дойти до конца, пережив всю степень дебилизма авторов этого действа, чтобы увидеть новые горизонты того, до чего способны дойти человеческая глупость и невежество. Они, конечно, были лишены этих прелестей, которые мы вкусили в полной мере, и потому бодрость и подвижность их выводили меня из себя, как только я видел кого-нибудь из них. Ничего не изменится, пока этими процессами будут руководить подобные люди. Эти издевательства будут продолжаться, мы будем рисковать своим здоровьем, будем терпеть их скандалы, которые они регулярно и прилюдно закатывают, считая себя правыми во всем, на нас можно будет пахать и дальше, ни во что нас не ставить, платить унизительно низкие заработные платы, объясняя это чем угодно, но только не собственной жадностью, мы будем и дальше работать в невыносимых условиях, и на все вредные показатели, превышающие нормы, они будут закрывать глаза и делать вид, что все в полном порядке.
