К нам его привез как-то летом Владимир Петрович и представил, как интересного человека и умного собеседника. Интересный человек и умный собеседник был невелик ростом, лыс и смотрел на нас каким-то давным-давно, еще в детстве, потухшим взглядом. Его обширную блестящую лысину компенсировала солидная, как у старовера, борода с проседью. Хотя он был заметно старше нас, представился как Миша.
Вечером, когда гости собрались за столом, Миша очень скоро опьянел, пустился в откровения, рассказал свою историю, путая вещи, которыми гордится и которые ненавидит. Барсик сразу же взял его под свое покровительство и, будучи уже изрядно пьяным, принялся обещать, что даст ему завтра ведро салатной краски, если она Мише нужна. Миша, как мог, отказывался, поскольку ему не нужна была салатная краска, да и какая-нибудь другая тоже. Но Барсик настаивал, и Миша наконец согласился взять у него завтра краску.
Утром Барсик страдал от головной боли и от стыда — ему негде было достать ведро краски. Он избегал мишиного взгляда, но тот тактично не вспоминал ничего про вчерашний уговор, и Барсик, опохмелившись, решил хоть как-то ему услужить.
— А может, пойдем карасей половим, — заискивающе предложил он после завтрака Мише.
— Я собственно… Как бы не владею ситуацией… — неопределенно промямлил Кутузов. — Хотя предложение мне кажется соблазнительным, и если оно не вызовет дискуссии, то, пожалуй…
— Вот и заметано, а я перловку запарю, едри ее в конский базар, — радостно закрепил договор Барсик.
Вернулись они с рыбалки уже в темноте и выпустили в медный котел для варки пива с десяток фунтовых карасей.
Рыбы довольно равнодушно отнеслись к произошедшему с ними, и не спеша поплыли кругами в холодной родниковой воде. В отличие от них, рыболовы были в самом радостном возбуждении. У Кутузова появился румянец на щеках, и в глазах вспыхнуло нечто, искрившееся в них последний раз в то далекое тогда, когда Миша лез выше всех по пожарной лестнице. Так и не научившийся до сих пор бороться со своими комплексами, он не знал, куда деть энергию, чрезмерно громко смеялся и все время потирал ладонью о ладонь. Когда же он заметил, что первые его фразы воспринимаются окружающими с интересом, то принялся рассказывать и пересказывать свои впечатления, и его уже было не остановить.
— Никогда бы не подумал, что нужно керосином капать. В прикормку, — разведя руки и подняв брови, несколько сбивчиво говорил он. — Я, признаться, подумал, это шутка какая-то. Думал, он надо мной как-то шутит. А он так уверенно и серьезно кладет хлеб этот вонючий на воду у сусака зонтичного. Прямо у берега. Там конечно не мелко, но прямо у берега?! Гляжу, а стебли сусака так — вжик — заходили. Бог ты мой, думаю, это ж рыба! А и здорова! Это я так думаю. Он перловку достает, а она вся пригорелая. Кто ж, думаю, пригорелую-то есть станет. А он говорит, весь смысл, чтоб пригорелая. И сразу! сразу поклевка! Жду, что он скажет, а он другую удочку наживляет. Я ему — на поплавок, а он мне — тяни. Я дернул — ни рыбы, ни перловки. А он говорит, что карась ее не глотает, а жует — наколется губой на крючок и выплюнет. Мол, как пошел поплавок боком, так подсекай, а дергать, как я дернул, только крючок изо рта у него выдернешь.
