— Сейчас пройдет, сейчас, мой хороший…
Воспоминание вновь наполнило тяжестью грудь и вернуло беспокойство. Как от черной кошки, я шарахнулся от шоссе по лыжне, огибающей овраг. Сознание мое раздвоилось, и один я бежал на лыжах, следя за лыжней, а второй метался из картины в картину воспоминаний того лета, где бабочки-белянки непрерывно кружились и, натыкаясь на все подряд, взмывали в небо и снова натыкались. И это мое второе я все яснее ощущало, что теперь непременно должно что-то произойти. И вдруг прямо в затылок мне кто-то сказал: «Правильно идешь». Я резко обернулся на ходу и упал. Сзади никого не было. Еще продолжая озираться и медленно поднимаясь, я услышал лай. Далекий, приглушенный лай ничуть не похожий на лай Беса. Тут оба моих я слились снова в одно, которое уже знало, что Бес именно там, где он никак не мог оказаться.
— Я уже бегу. Я скоро, — повторял я про себя бессмысленные короткие фразы, резво толкаясь о наст легкими палками.
Собака лаяла в следующем овраге. Я свернул на целину и побежал прямо на лай, судорожно соображая, что там может делать собака. И вдруг кровь, словно только того и ждала, бросилась мне в лицо, а ремень ружья сдавил наискось грудь, будто собирался ее разрезать, — там, посреди оврага возвышался крутой холм, изрытый норами. Эти норы называли вековыми. В некоторые из них на несколько метров вглубь забиралась лайка — такими они были большими от старости. Много лет рыжие лисы таскали с фермы сюда кур, но года четыре назад вдруг покинули ни с того, ни с сего свой притон, и о норах вскоре все забыли.
— Может быть, они снова вернулись, но никто еще не знает об этом. Хотя, один уже знает, раз пришел туда с собакой.
Узкая расщелина, врезавшаяся в крутой обрыв, позволила незаметно подойти к самому краю оврага. Там внизу, у подножия холма стоял Петька, а его серая лайка Чара заинтересованно совала нос в один из отнорков и, не имея возможности влезть в него, отскакивала в возбуждении и принималась лаять. Петька молча махал на нее рукой и воровато озирался. Другой рукой он сжимал ружье. Рядом с ним были воткнуты в снег лыжи и валялся пустой рюкзак. Чара нервно обнюхала нору и, отпрыгнув, принялась бестолково лаять. Петька взял ее на поводок и привязал к ближайшему стволу лещины. Несколько раздернувшись, Чара села и заскулила, переступая передними лапами. Петька наклонился к норе и сказал в нее что-то ободряющее. Я неотрывно следил за ним. То, что в норе работал Бес, было очевидно. Петька неловко встал перед норой на одно колено, низко склонился, опершись на локти, и вытянул к норе лицо, собираясь, по-видимому, подзадорить Беса словами. В эту секунду языком пламени вылетела из отверстия лиса, скользнула у Петьки между рук и ног и помчалась вверх по оврагу прямо на меня. Следом за лисой вылетел из норы Бес и нос-в-нос столкнулся с Петькой. Мгновение они смотрели друг на друга, и собака с диким воем помчалась по горячему следу. Петька задергал невпопад руками и ногами и свалился на бок. Чара зашлась в лае, пытаясь вырваться из ошейника.
