Случайно узнав, что План так решил, кадницкие приняли малоприятную для себя новость с христианским смирением, как это бывало уже не раз в отношении многих других планов и указов. Претворение Плана в жизнь возле Кадниц началось со спиливания громадных ив и тополей, росших в лугах прямо против деревни. А завершилось строительством пирамид. Кто-то может подумать, что под пирамидами я понимаю некие сооружения из дерева или металла, напоминающие по форме одноименную геометрическую фигуру. Вовсе нет. В серединной, самой высокой части лугов, через сто метров друг от друга были возведены из железобетона четыре многометровых сооружения, копирующие знаменитые египетские пирамиды. На вершине египетских я никогда не был и не берусь гадать, насколько они плоски или остры. Кадницкие же аналоги оканчиваются площадками, на которых могут расположиться несколько человек, не чувствуя себя стесненно, и наблюдать с высоты за всем, что творится в лугах, когда там что-нибудь творится. Больше они ни зачем не нужны. План почему-то так и не реализовался до конца, и к тихой радости кадницких луга не затопили. Спиленные деревья отчасти перетащили к деревне по половодью и употребили на дрова, отчасти оставили догнивать в лугах. А пирамиды, оказавшиеся без употребления, если не считать того, о котором я уже упомянул, так и остались стоять на своих местах и ждать своего звездного часа, когда заставят они поломать голову археологов далекого грядущего, дерзнувших раскрыть загадку их происхождения.
Мы редко забираемся на эти пирамиды, как житель Санкт-Петербурга, например, редко поднимается на верхотуру Исаакиевского собора, хотя бы и каждый день ходит мимо него из дома на работу. В тот же холодный октябрьский день я был вынужден просидеть на одном из этих кадницких чудес все утро и, словно болельщик у телевизора, которого не слышат хоккеисты, наблюдать за охотой брата и друзей. Накануне мне пришла в голову идея переплести толстенную пачку старых «Нив», и наточенный, как бритва, резак глубоко прорезал мне ладонь правой руки. Теперь рука болела, ныла, тикала и всякими другими способами не давала о себе забыть, словно ждала, когда я с ней заговорю, чтобы тут же язвительно ответить: «Сам виноват! Сам виноват! Сам виноват!» Стрелять я во всяком случае не мог, и мне оставалось лишь наблюдать.
Рассвет, как мог, боролся с ночной мглой пока мы спускались к Кудьме и плыли по ледяным и таинственно-темным водам, а та не желала отступать, призывая в союзники хмурое небо. Кое-где на плотно прибитой к земле бурой и жесткой траве светились белым холодом тонкие пятна инея.
