Нет, женщины не знали.
– Он сказал мне: вам нужно номер один или номер два?.. Вы понимаете, что это значит?
Женщины кивнули. Я тоже невольно вычислила, что это значит.
– И вот мне нужно было номер два. Потому что я очень долго шел со своим рюкзаком, так что мне нужно было номер два! И я сказал владельцу ресторана: мне нужно номер два.
Мы с сестрой переглянулись и затаили дыхание. Уже невозможно было уползти, не узнав конца истории. Люди на соседних лежаках тоже оторвали головы от изголовий, прислушиваясь. Море ревело, срывая и унося слова рассказчика. В волнах барахтался и все никак не мог утонуть его сынок, женщины сидели в рядок и готовились узнать во всех подробностях историю о том, как облегчился глава семьи там, в далекой волшебной Индии.
Между тем он вскочил на ноги для удобства телодвижений и стал изображать дальнейшее жестами, чтобы рассказ получился более выпуклым.
– Идите во‑о-он туда, сказал мне хозяин ресторана. – Немец показал голосом и рукой далеко. – Но только там еще недостроено! Ничего, сказал я, так как мне правда было надо. Правда.
Убеждая, он приложил руки к груди и сделал немножко жалобное лицо, как будто просился переночевать без денег в дождливую ночь.
– А там вместо стен, – продолжал он, – такие соломенные маты. – Он показал руками, как они стоят. – И вот я туда захожу и вижу: все чисто так! Видимо, я там был первый. – Он засмеялся и уточнил: – Первый пришел, поэтому было еще чисто. – Он провел руками в горизонтальной плоскости, словно разглаживая покрывало на постели. Чтобы без комков. – А посреди пола – дырка. Вот такая. Вот такая! И оттуда просвечивают солнечные лучи.
Женщины сидели к нам спиной, поэтому выражения их лиц мы не видели. Между тем артистические способности немца расцветали с каждой фразой.
– И вот я присел. – Он показал, как он присел. – Я снял штаны! – Он реально рванул свои пляжные трусы; только поза на корточках помешала ему полностью обнажиться и продемонстрировать то, чего видеть бы не хотелось. – И я начал делать номер два! Ы-ых! Ы-ых! Вы понимаете меня?
Ребенок практически утонул в бушующем прибое, – было два часа дня и поднялся ежедневный ветер, – но я уже не могла больше отвлекаться на немецкого ребенка, захваченная отцовским рассказом. Черт с ним, пусть тонет.
– И вдруг! Из дырки раздался такой визг, такое хрюканье! У-и-и-и-и-и-и-и! У-и-и-и-и-и-и-и! Хрю, хрю, хрю! – чудесно изобразил немец. – Я отпрянул, не доделав! У-у-упс! Прямо прервался посреди!.. Испугался! – Он захохотал. – А там – свинья! Да, свинья! И не розовая, а черная такая! – Он зашелся в смехе; он был блондин, поэтому лицо его на минуту стало малиновым. – Понимаете? Свинья! И все, что сверху делают, падает ей на глаза! А она снизу смотрит, – он изобразил, как смотрит снизу индийская свинья, вытянув морду с подвижным пятачком, – а все ей падает на глаза!
