Села я, пригорюнилась, а потом взяла себя в руки: чудес не ищу, должно быть материалистическое все же объяснение происходящему. Надо полагать, в компьютере сидит нечистая сила, смотрим Сборник Заклинаний, ищем, – какая. По всему глядя, подходит кикимора. Нашла заговор «На выживание кикиморы»:
«Ах, ты гой еси, кикимора домовая, выходи из горюнина дома скорее, а не то задернут тебя калеными прутьями, сожгут огнем-полымем и черной смолой зальют».
Черная смола – это, очевидно же, картридж, – мне принтер постоянно посылает стихотворную строку: «Регулярно проверяйте уровень чернил!» Огонь-полымя – это электричество во всей силе своих 220 вольт, каленые прутья тоже внутри механизма просматриваются. Стало быть, должно сработать.
Стала я благословясь, пошла перекрестясь, на четыре стороны света поклонилась, на восток особо. Прочла вслух, с выражением, трижды. Нажала кнопочку – работает.
Написала Любимому Племяннику, студенту старшего курса физфака, программисту: отбой; принтер заработал. – Что ты сделала?! – Изгнала кикимору. – No comments, – ответил программист после некоторого объяснимого молчания.
Теперь уважает.
Что такое вокзал? Это, конечно, портал, врата, вход в иное измерение; это особое, непростое такое место, где начинается непостижимое, а именно – искривление времени и пространства, – остающийся стоит и с тоской смотрит, как бесследно растворяется в белом воздухе зимы и умолкает тот, кто только что смеялся, был живым и теплым, а этот живой и теплый суетится, не зная, как половчее приткнуть пальто, чтобы с него не капало, прикидывает, сколько вагонов придется пройти до буфета и шутит шутки с соседкой по вагону.
Вокзал – это такой храм богу движения; видимо, Гермесу; если листать каталоги античных богов, уже почти не работающих, засушенных до стрекозиной хрупкости, другого подходящего, собственно, не найду. Почта, телеграф, телефон, DHL, UPS, коричневый неспешный товарняк на запасных путях, – все это Гермес, вестник и путешественник, хотя собственно за движение он вроде бы и не ответчик. На Московском вокзале в Питере, если стоять лицом к дымной дали, куда уходят поезда, статуя Гермеса в крылатой шапочке – справа, на большом желтоватом здании, идущим вдоль путей, – пакгауз, видимо. Из седьмого вагона ее хорошо видно. Из шестого тоже.
Но вообще философия русских вокзалов как храмов Начала Пути, храмов Движения, храмов Развязывания Пространственных Узлов не проработана; нет, не проработана! Посреди Московского вокзала в Питере высится бюст Петра Первого, – ну, это понятно и оправданно, он тут все затеял и построил, а по бокам-то все косточки русские, если не считать, конечно, огромной ямы, вырытой в свое время братьями Лейбманами под какое-то строительство непонятно чего – тоже по бокам, – и так ямой много лет и остававшейся. Куда четверым Лейбманам супротив одного Петра Алексеича, он бы их одной шуйцей, повстречайся они ему.
