Не сыщешь в Аркадии девушек, равных
Невинной Сиринге цветущей красой.
Она между нимф выделялась дубравных
В горах, орошенных студеной росой.
Уже не однажды во мраке дубравном,
Объятья любви от себя отклонив,
Она убегала, гонимая фавном,
Иль богом обильных колосьями нив.
Безмужной остаться дриаде хотелось.
Богине она уподобилась той,
Отчизна которой — божественный Делос:
С Дианой равнялась она чистотой.
Когда же собаки оленя настигнут,
Охотою нимфа себя веселит.
Из рога оленьего лук ее выгнут,
Тогда как Дианин из золота слит, —
А в прочем Сиринга с Дианою схожа:
Строга, непреступна, и бог ни один
Не делит ее вожделенного ложа
В глубокой траве плодоносных долин.
Однажды, венчанный сосновой короной,
Неистовый Пан за дриадой гнался.
Но крепкие ноги, служа обороной,
Ее уносили глубоко в леса.
Раздвинулись чащи, кустарники — реже.
Сгибаются ноги, бессильно скользя
В глубоком и влажном песке побережий;
Широкой рекой преградилась стезя.
И нимфа, пронзенная ужасом острым,
От страстных объятий спасаясь едва,
Ко влажным наядам, возлюбленным сестрам,
Последние, в горе, бросает слова:
«О сестры! мою красоту измените!
На горе прекрасною я родилась.
Волос обрывайте душистые нити,
Гасите огонь соблазняющих глаз!»
Тем временем Пан, разгоревшийся, страстный,
К желанному телу в восторге приник.
Но тело немеет под лаской напрасной,
И в пальцах — холодный, болотный тростник.
И ветер, в тростник проникая из скважин,
Порывисто дунул, и Пан услыхал
Как будто бы стон — безнадежен, протяжен —
Как будто бы кто-то любил и вздыхал.
