Я впервые в жизни был неравнодушен к человеку одного со мной пола. Когда Том с пышной торжественностью драл за стеной очередную кандидатку, мои чувства во время сеанса самоудовлетворения и подслушивания начинали раздваиваться. Я был не уверен, чье именно охваченное экстазом лицо и тело рисовал мой внутренний взор. Чувство было для меня новым и сильным, сбивало с толку. Ведь я был не южанин какой-нибудь. Это длилось долго, года два наверное. Впоследствии я решил, что у меня наблюдались симптомы затянувшегося подросткового периода. Почти у всех мальчишек бывает гомосексуальный этап, обычно лет в тринадцать. В моей же жизни многие вещи наступали позже и продолжались дольше. Я и по сей день почему-то считаю, что отстаю в развитии.
Я грудью вставал на защиту Тома, когда мои приятели по пиву и викторине отзывались о нем как об очередном мудозвоне. Мне нравилось думать, что его чернят из зависти. Теперь-το мне понятно, как я ошибался. Чары Тома действовали далеко не на каждого (хотя не все признавались в их действии). Я так и не стал вхож в его круг и ни на шаг не приблизился к его культурной среде. Даже когда мы на втором курсе сняли дом на двоих и я попал под прямое влияние его образа жизни, мне не хватало бесшабашности. Взять хотя бы вечеринки. Они у меня просто не получались. Мои вечеринки страдали серьезными перекосами в представительстве полов и нехваткой выпивки. Гости быстро расходились, застревали лишь четверо доходяг, азартно спорящих о творчестве Лоуренса. Том же устраивал настоящие вакханалии, на которых все нюхали кокс, курили травку и классно проводили время. Когда вечеринка случалась у нас дома, на следующее утро, наводя порядок, я мучился вопросом — ну почему только мне одному было не весело? Я утешал себя тем, что я — пьянь, а не наркоша, пролетарий, а не праздный гуляка. Классность моего времяпрепровождения измерялась степенью имитации старческого маразма — когда человек выпивает столько, что теряет память, несет бред и становится импотентом. Гости Тома любили смеяться, танцевать и заниматься сексом. Ну что они понимали в удовольствиях?
Когда в самом конце восьмидесятых либерализировали наркотики, я уже вырос. В городках на севере Англии в середине восьмидесятых утвердилось мнение, порожденное страхом перемен, что принимать наркотики — все равно что плакать, и то и другое — удел сопливых южан. К наркотикам мы относились как луддиты к машинам. Разумеется, мир через нас перешагнул и пошел дальше. Нынче молодые — что на севере, что на юге — много не пьют, зато принимают «экстази» и элементарно предаются дурацким удовольствиям. Выросло целое поколение, для которого удовольствие не ассоциируется с метанием харча и полной отключкой. Пропащие люди!
