Ясно одно — во взаимодополняемости двух столиц находят свое проявление базисные черты российской цивилизации. То есть те черты Востока и Запада, которые позарез нужны для развития и которые, тем не менее, никак не выплавляются в «гармоническое целое».
Может быть, потому, что мы по-прежнему смотрим сразу в два зеркала?
Григорий Каганов
Откуда узнают люди, как выглядит их город?
Вопрос странный. Ходят, смотрят и узнают. Но ведь смотрят они на прохожих, на витрины, на торговые палатки и прочие подробности городской жизни. А как складывается сам образ города, его целостность, его сущность, то, чем различаются города? Такой образ не возникает стихийно, а долго, постепенно формируется всей художественной культурой. Григорий Каганов, блестящий историк архитектуры, потомственный петербуржец, рассказал об этом в нашем журнале много лет назад (1984, № 10) на примере Петербурга. Мы сочли возможным, учитывая юбилей северной столицы, перепечатать несколько фрагментов прежнего исследования, добавив, что речь идет о первоначальном образе города.
На протяжении долгой своей жизни город и его образ, естественно, претерпевают изменения. Но это уже — другая тема.
Эпизод первый
Новый город несколько лет как объявлен официальной столицей. В 1716 году по царскому указу был «вырезан на медных досках градорованным художеством сей царствующий град Санкт-Петербург, которой и напечатан в прешпект, на многих листах обширностию состоящий». На одном из листов гравером А. Ростовцевым изображена главная площадь новой столицы — Троицкая. Это ровный прямоугольный плац, обстроенный по периметру «на голландский манир» и выходящий на реку отличной набережной, к которой швартуются морские суда. Площадь полна народа, карет, штабелей товаров, сгруженных с судов.
На гравюре сама площадь показана с такой высоты, с какой человек никогда не мог ее увидеть, — с высоты полета тех трубящих слав, которые часто населяют верхнее поле гравюр того времени.
Совершенно иной предстает площадь в рисунках Ф. Васильева, «которыя он делал про Его Величество», то есть скорее всего по царскому заказу, в 1719 году. Мы видим совершенно безлюдный пустырь в рытвинах, а на нем невзрачные мазанки и покосившиеся плетни. На пустыре пасутся коровы. Трудно поверить, что изображено то же самое место. И, тем не менее, это так, но изображение дано с роста человека, находящегося посреди города. Поэтому в поле зрения попадают места и предметы самые обыденные. И город не удален от зрителя, а подходит к нему вплотную, не пытаясь казаться лучше, чем есть он на самом деле. С этой внутренней, «включенной» точки зрения Петербург полностью лишен того «регулярства» и «сгройства», которые так заметны при взгляде извне.
