«Внутренний город страны, почвенная столица Эстонии, центр эстонского национального движения с момента его зарождения, …Тарту – эстонская Москва в противовес Таллину, эстонскому Петербургу; но одновременно европейский университетский город. Парадокс сочетания эстонской провинции (тем более провинции советской) с городом европейского, общесоюзного (во времена СССР) и мирового уровня. Тем самым Тарту одновременно сочетает – синтезирует? – в себе черты Москвы и Петербурга. Известно, что мировая школа Ю.М. Лотмана (культурология, семиотика, русская филология, пушкинистика) возникла на пересечении московской и петербургской (ленинградской) научных школ. На конференциях в Тарту… московские и питерские стили мысли боролись и сливались (сам тому свидетель)».
«Санкт-Петербург и Оренбург – два новых окна Империи… Окно в Европу и окно в Азию. Именно Граница создала эти города и регионы… была духом и функцией и того, и другого места. Оренбург возглавлял оборонительную линию, держал границу, рос погранзаставой имперского уровня; Петербург служил главной погранзаставой империи. Всего два века прошло – а все то же: опять в Оренбурге озабочены набегами из степи и угоном скота, хотя не менее кражами кабеля и провода на цветной металлолом, что также роднит его с величественным Петербургом, откуда немало металла ушло контрабандой за границу… Итак, Петербург и Оренбург – вехи на границах… кристаллы границы. Но вот какой границы? Границы России – очевидно, но с чем? Ответ не прост. К западу от Петербурга – Европа, несомненно и наверняка, но к востоку от Оренбурга (топографически к югу) – несомненно и наверняка Азия, значит, к западу – опять же Европа Но как же это?.. Что же находится между двумя границами, между границей Азии и Европы, что же это – не-Азия и не-Европа одновременно?.. Эта негативная двойственность страны восхищает старых и новых евразийцев, двойное отрицание они переводят в двойное утверждение: сверх Европа и сверхАзия…»
Некоторые парадоксы Каганского, будучи произнесены, тут же перестают выглядеть парадоксами, а превращаются в нечто само собой разумеющееся, тем более что события, произошедшие и продолжающие происходить после написания статьи, в самое последнее время, подтвердили их странную правильность. Например, резко скептическое отношение географа к экологическому движению как специальному политическому занятию и особому, отделенному от остального образу жизни: процедуры по восстановлению природного баланса должны быть составной частью любой нормальной деятельности, а не полем самоутверждения романтиков и экстремистов, иначе оно не только бессмысленно, но и вредно, и пора уже говорить об охране человека как составной части природы вместо бесконечной войны с его потребностями и созидательной энергией.
