жолду за поход в „Туретчину .
Здесь надобно вспомнить, что весною 1594 года запорожцы были призваны в
Венгрию довольно представительным посольством от императора Рудольфа II для
помощи ему против Турок. С того времени козаки стали смотреть на себя как на воинов
„христианского цесаря0. Козацкие сотники играли даже роли агентов в сношениях
придунайского князька с императором. Сохранилось письмо сотника Демковича к
князю Константину II Острожскому, из Бара, от 3 февраля 1595 года, в котором он
говорит (попольски): „Когда я был послан от панов Козаков к мултянекому
(валахскому) господарю для слушания присяги, которую господарь его милость, как с
духовною, так и с светскою радою, учинил с панами своими и с гетманом своим, за
моим приводом, в том, что действительно отвергся цесаря турецкого и поддался
цесарю христианскому, -после этого получил он от его милости цесаря привилегию и
закрытый лист, чтобы вошел в соглашение с козаками, чтб все нам он показывал для
большего удостоверения" и т. д.
После Косинщины, наделавшей много хлопот старому „доматору", князю Василию,
„святопамятный" наш устранялся от всякого вмешательства в подавление
Наливайщины. Меньшим из зол находил он оставаться с козаками в миру. По старой
памяти, он играл роль их благодетеля, роль их защитника перед правительством, хотя в
секретных письмах к зятю проклинал козачесгво и называл Козаков поганцами
(язычниками). Он был готовъ
.
73
играть самые противоположные роли, лишь бы умножить, или сберечь, свои
богатства, лишь бы одни его чествовали, а другие боялись. Отсюда между
доброжелателями и врагами эквилибриста-богача пошла молва, будто он поощряет
Козаков к бунтам, будто он устраивает их грабежи в имениях поборников в унии, и, на
основании такой молвы, малорусские летописи вписали имя козацкого гетмана
Наливайко вместе с именем князя Острожского в небывалую войну за православие.
Сношения Козаков с немецким императором, без сомнения, возымели известное
влияние на отношения князя Василия к козачеству. Он, которого перед избранием
Сигизмунда Вазы, объявляли кандидатом на польский престол вместе с сыном
Янушем, мог иметь особые виды на Козаков, подобно Рудольфу II в борьбе с Турками,
и потому, глядя сквозь пальцы на Наливайко, привлекал к себе Козаков молчаливыми
кой в чем потачками. Он, очевидно, выжидал такого, или иного конца трагеОии, как
называл он в письме к зятю борьбу козачества с королевским войском.
С своей стороны и представитель солиднейших „панов-козаковъ", Лобода, старался
