Кузен Август Барклай встретил его крайне радушно, и Михаил чувствовал, что радость его ничуть не нарочита, а совершенно душевна и неподдельна.
Август жил в самом центре Риги, неподалеку от собора Святого Петра, в богатом доме, в котором жил их дед-бургомистр, а потом его старший сын — отец Августа и, наконец, в третьем поколении, его старший внук, тоже долженствующий занять место бургомистра Рига, сделав его чуть ли не наследственной должностью в роде Барклаев.
Дом, сложенный из дикого серого камня, с узкими окнами, забранными толстыми фигурными решетками, с дверью, обитой кованым железом, походил на маленький замок. Домов, подобных жилищу кузена Августа, в этой части города было немало, и они будто бросали вызов таким же домам, над дверями коих, в отличие от жилищ толстосумов, виднелись рыцарские гербы со шлемами, щитами и прочими геральдическими атрибутами.
Внутри дом деда был столь же основателен, как и снаружи. И прихожая, и парадные комнаты первого этажа были обиты черными резными панелями мореного дуба, такая же лестница винтом уходила на второй этаж, где за резной же дубовой балюстрадой находились жилые комнаты.
Увидев брата, Барклай радостно изумился — они были очень похожи друг на друга. Михаил был в партикулярном платье, без шпага и парика, и одинаковая с Августом одежда еще более подчеркивала их сходство.
А когда брат пригласил Михаила пройти в огромную столовую, роскошно обставленную тяжелой старинной мебелью, он увидел над камином портрет мужчины в черном бархатном камзоле с золотой цепью на шее и не сумел скрыть удивления: мужчина на портрете, кузен и он сам были на одно лицо.
— Ничего не скажешь, — засмеялся Август, — никак от родства не откажешься, все трое, как есть, из одного лукошка, из-под одной несушки.
Оставшись в Риге на три дня, Михаил осмотрел город, в котором не бывал прежде, подивился богатству его торговой гавани и рынка, порядку и опрятности его улиц, домов и горожан и, вспоминая виденные им города, только Санкт-Петербург мог он уравнять с Ригою.
А вечером, сидя с братом за пуншем в его кабинете, столь же добротном и богатом, как и все другие покои в доме, вдруг с непонятной печалью подумал о своем житье-бытье и, с грустной иронией сравнивая себя с братом, сопоставил свой и его достаток, и сравнение это выглядело как полевая палатка Михаила рядом с каменной фортецией Августа.
Никогда прежде подобное чувство не посещало Михаила, и он решил, что, видно, стал он зрелым человеком и, наверное, пора ему, как и всем, кто вошел уже в пору, начинать вить себе каменное гнездо. «Тридцать лет скоро, а живу как бобыль — ни кола, ни двора», — подумал Михаил, когда добрался до мягкой, удобной постели, предоставленной гостеприимным кузеном. И, погружаясь в пуховики, еще раз решил: «Пора. Женюсь».
