Я не сразу понял, что Дягилев — это Дега. И, приходя в себя от шока, вдруг отчетливо осознал, что я натворил. Блатные мне не простят Дегу. И теперь спасти меня не сможет никто. Разве что Господь Бог схватит за шиворот и забросит за тысячи верст в родную мою деревеньку Коржевку, подальше от всей этой сволочи…
Но чудес на свете не бывает, и меня отвели в штрафной изолятор, где помимо других заключенных уже сидели Шмон и Петрик. Тесная одиночка пропахла духом немытых человеческих тел и прелой древесиной.
Я походил по узкой бревенчатой клетке и опустился в угол. Пульсирующей острой болью отдавали раненые пальцы, болел бок и тупое безразличие охватывало все мое существо.
— Эй, Малек! — кричал из другого конца изолятора Шмон. — Мы знаем, что ты здесь! Готовься, скоро сделаем из тебя Машку!
— А он давно готов, — подал голос Петрик, сидевший через две камеры от меня. — Уже обделался со страху и подмылся. Эй, ты, Малек, мойся чище!
Он дурковато хохотал, молотя кулаком по нарам, а я, подскочив к двери, в бешенстве заорал:
— Вы меня втроем не смогли пришить, а теперь опомнились и захлопали языками!
— До утра тебе не дожить, — громко обещал Петрик.
Остальные камеры молчали, хотя народу в изоляторе, как всегда, хватало, а лагерные новости распространяются мгновенно. Видимо, особого сочувствия к Деге, который в это время умирал в санчасти, никто не испытывал. Лишь по очереди выкрикивали угрозы Шмон и Петрик.
Дежурному сержанту это вскоре надоело, и он зычно скомандовал:
— А ну, заткнуться всем!
Рисуясь перед остальными заключенными, Петрик продолжал орать и материться. Сержант, лязгая замком, открыл дверь его камеры. Там поднялась возня. Видимо, охранник вправлял Петрику мозги коваными сапогами.
— Не буду! Молчу, ей-богу, молчу! — заголосил воренок.
В камере стало тихо. Лишь, рассерженно бормоча, топал по коридору дежурный.
Но самое удивительное произошло перед тем, как меня вызвали на допрос.
— Эй, Малек, — негромко позвали из соседней камеры. — Двигайся ближе к стене. Ты меня слышишь?
— Слышу.
Голос принадлежал какому-то незнакомому зеку.
— Дега умер час назад. На берегу в него стрелял Петрик. Ты понял?
— Понял, — машинально отозвался я.
— Они втроем пришли на берег, и Петрик случайно выстрелил. Ты ничего не знаешь. Хочешь жить — молчи и не отвечай ни на один вопрос.
— Ты кто такой? — после паузы спросил я.
— Тебе не все равно?
— Не все…
— Захар просил передать: Петрик признается сам. Твое дело поддакивать и молчать. Ты купался и ничего не видел…
