Глаза у шестерки блестели, а бутылка была немного отпита. Кроме того, не хватало пачки махорки.
— Пользуйтесь, — нахально разрешил Петрик. — А мне сто грамм за работу.
— Ты уже свое выпил, — огрызнулся я, разглядывая бутылку на свет.
Я опасался, что спирт древесный. Зимой из лаборатории украли четверть древесного спирта. Тогда умерли сразу четыре человека, а пятый ослеп и повесился в санчасти.
— Где еще одна пачка махры? — насел я на посланца.
Я терпеть не мог шестерок, отирающихся возле блатных и готовых кучей разорвать человека, на которого укажет хозяин.
— Хватит с вас и этого, — ухмылялся Петрик. — Я что, зазря ноги бил? Ну дай хлебнуть!
— Отвали!
— Ты не больно-то прыгай, — отступая, пробурчал Петрик.
— Как я тебя испугался! Аж коленки трясутся.
Я действительно не боялся этого мелкого, с вихляющимися руками и ногами человечка. Хотя его и стоило опасаться: все же Петрик крутился вокруг лагерной верхушки, и от него можно было ожидать любой гадости.
Мишка Тимченко, здоровый и, в общем, нетрусливый парень, блатных боялся. Года два назад он случайно столкнулся в дверях столовой с Дегой, одним из самых жестоких урок в лагере. Попытался было прошмыгнуть незамеченным, но кто-то из подручных вора поймал Мишку за шиворот и подтащил к Деге.
— Ты кто такой? — спросил обкурившийся конопли Дега. В такие моменты он был особенно агрессивен.
— Да Кутузов это, — подсказал один из шестерок.
— Недавно с этапом прибыл.
— Вор? Фраер?
— Какой там фраер! Лапоть деревенский.
— Кутузов, значит, — перемкнуло что-то в мозгах у Деги. — А почему он тогда не одноглазый?
— Ща изобразим, — заверили Дегу.
Вывернувшийся из-за его спины Шмон, молодой, уверенно набиравший очки вор, ткнул Мишку короткой заточкой. Тимченко успел отшатнуться, но отточенное до зеркального блеска острие разорвало кожу на виске.
— Он еще дергается! — удивился Шмон.
Замахнулся и ударил, целясь в другой глаз, да ошалевший от страха Мишка вырвался из державших его рук и понесся через заснеженный плац. Потом с неделю Тимченко не ночевал в бараке, прячась по чердакам и подвалам. Отморозил уши, пальцы на ногах и рискнул вернуться в барак лишь после того, как узнал, что Дега попал в штрафной изолятор.
…Петрик, насвистывая «Мурку», удалился, а мы стали гадать, что делать с внезапно свалившимся богатством. В первую очередь следовало поделиться с бригадиром. Мы отложили для Олейника пачку махорки и отлили в чисто вымытый флакон из-под клея сто граммов спирта. Подношение по лагерным меркам считалось богатым, а хлебом мы решили с бригадиром не делиться, тем более одну буханку мы умяли сразу же, едва скрылся из виду Петрик.
