"Сумасшедший!" - мелькнуло у меня.
Лецке пригубил вина, забросив ногу на ногу.
- А философия наша проста. Зачем жить, если завтра умирать? Правда ведь?
- Почему завтра?
- А если через год или десять? Велика отсрочка? Нет, вопрос принципиальный, если не бессмертен - значит, уже мертвец. Мы-то с вами понимаем.
Я кивнул. Но мне стало не по себе. Я поднялся.
- Так вы согласны?
Я обещал дать ответ к следующему занятию.
- И приобретите пистолет, - донеслось мне в спину.
В предыдущей записи, предназначенной для полиции, я опустил нашу встречу. Тогда я решил, что чем проще будет объяснение моей смерти, тем лучше. Но теперь я просто веду дневник".
Вытянув палец, Мезряков коснулся себя в мониторе, будто приставил пистолет.
"Как вы уже знаете, на следующем занятии, когда он взял меня за пиджак, - я ждал чего-то подобного, - мне ничего не оставалось, как дать ему согласие. Тем более прочитанная мною лекция давала ему прекрасный повод настоять на своём. Конечно, он не догадывается, что я специально прочитал её, идя навстречу его планам. Я загнал себя в угол, нарочно сжёг мосты, и теперь мне некуда было отступать. Получив моё согласие, Лецке, не теряя времени, пырнул меня ножом. А чуть позже рядом со мной упала с крыши сосулька. Случайность? Или это тоже на его совести? Во всяком случае, он просчитался, осколки льда лишь забрызгали мне брюки. В кармане у меня лежала флэшка с признанием, которую я крепко сжал. Удивительно, как он раскусил меня? Как вычислил, что я тот, кто нужен? Прочитал по лицу? Тогда психологом надо быть ему!
- А вы примитивны, - поддел я его на следующем занятии, - выше ножа ничего не выдумали. Один - ноль?
Он оскалился. Не меняя тона, я задал второй вопрос:
- Теперь моя очередь?
- Тебе слабо.
Он перешёл на ты.
- Послушайте, мы с вами на брудершафт не пили...
- Иду на вы? - со смехом перебил он. - Так ты не заслужил.
Я замахнулся, чтобы дать ему пощёчину. Но он увернулся.
Войны бывают идеологические, религиозные, информационные. А наша? Из-за чего ведётся она? Из-за уязвленного самолюбия? Вселенской скуки? Признаться, её причины остаются мне неведомы. Я знаю только, что одному из нас суждено на ней пасть".
Выключив веб-камеру, Мезряков несколько минут сидел в тишине, уставившись в тёмный экран. Потом снова щелкнул мышью.
"После этого моя жизнь переменилась. Теперь я пролистываю книги задом наперёд, а думаю о своем заклятом друге. Я уже не замечаю дыр в кармане, не вижу своего одиночества. Оно отступило, как отражение, когда отходишь от зеркала. У меня появился кровный враг, тот единственный, кому я не безразличен. Мы идем теперь в одной связке, то я его поводырь, то он мой. Иногда я ловлю себя на том, что испытываю к нему нежное чувство, даже большее, чем благодарность. "Затем и жить, что завтра умирать!" - громко говорю я, остро чувствуя вкус жизни. Слова, слова. На публике я произношу их тысячи, но в одиночестве играть не на кого. "Ты можешь убить меня, я - тебя, - сказал мне как-то Лецке. - Это и есть свобода!"
