Гости натянуто улыбнулись.
- Антон посещает психологические курсы, - в повисшей паузе пришла на помощь жена Лецке. - Ему везде мерещится психоанализ.
- Замечательное начинание! - преувеличенно радостно поддержал муж. - Всё - психология. Например, в Бутане, нищем по нашем меркам, своя национальная идея. Там стремятся не к материальному благополучию, а к душевному равновесию. Увеличивают не доходы на душу населения, а, если угодно, количество счастья. Такова их концепция.
- Мою бухгалтерскую душу это поразило, - подхватила его жена. - Там живут так, будто не в деньгах счастье. - Она добродушно рассмеялась.
- Воруют? - угрюмо буркнул Лецке. - Или уже нечего?
- Нет, у них за воровство руку рубили, отучили.
- А нашим хоть обе руки отруби, всё равно утащат.
Обед был испорчен. Скомкав разговор, гости распрощались.
- Ты невыносим, - прошипела жена Лецке. - Меня-то ладно, но зачем обижать ни в чём не виновных?
Лецке посмотрел на злое лицо жены, и ему стало неудобно. Действительно, причем здесь они? Он еле сдержался, чтобы не попросить у жены прощения. Гремя посудой, жена ещё долго расписывала достоинства приглашённых, по сравнению с которыми её муж полное ничтожество, но её бесило только то, что она потерпела неудачу и не смогла навести с ним мосты.
От чтения Юнга и Ламброзо не пробуждается инстинкт убийцы, как не приходит успех от изучения Карнеги. Навык обретают лишь на практике.
Не проходило дня, чтобы Мезряков не возвращался к мысли о смерти. В сущности, отношение к ней было доминантой его характера, определившей всё остальное поведение. Иногда он думал о смерти отстранённо, вспоминал высказывания философов, которые рассуждали так, точно самих она не коснется, иногда же отчётливо видел ограниченность своего бытия и тогда впадал в состояние, пришедшее в раннем детстве, на даче, когда в летний жаркий день он стоял посреди залитой солнцем поляны, утопая в море пестрого разнотравья. Вот она, загадка сфинкса, в которой он с тех пор не продвинулся ни на йоту! Вот оно, жало в плоть! Вглядываясь в солнце, рискуешь ослепнуть, и Мезряков, в качестве затемнённого стекла не придумал ничего умнее алкоголя. Когда от мыслей о собственной бренности его охватывал ужас, а в горле вставал ком, он прикладывался к бутылке. Впрочем, никогда не напивался, одну-две рюмки было достаточно. Алкоголь действовал умиротворяющее, спазм в горле проходил, и клонило в сон. Каждый справляется со своими тревогами как может, привыкая к хроническим болячкам, научаясь с ними жить. Пугают только новые. И Лецке был для Мезрякова одной из них. Целыми днями он не шёл у него из головы, точно колючка, цепляясь за каждую мысль, демонстрируя Мезрякову свое всесилие. От него невозможно было избавиться, а ночью Мезряков видел сон.
