Все это время я видела только лица своих родителей, стены подземного убежища и вскопанную метеоритными дождями холодную поверхность давно погибшего мира. Спасение пришло вскоре после того, как я осталась совершенно одна, и это было действительно спасение, потому что шансов на выживание у меня не сохранялось вовсе.
Формально и по всем признакам я была человеком, но мое персональное человечество оказалось слишком узким, чтобы сформировать мою личность во всей необходимой полноте и гармонии. Поэтому я была законченным социопатом, которому не без труда смогли привить хотя бы какие-то навыки существования в широком человеческом окружении. Осталась социопатом и по сей день. Хотя, возможно, уже не таким агрессивным. Никто не пугается обращенных к нему слов незнакомого человека. Никто не испытывает панические атаки в толпе, на стадионе, в театре, от одного лишь изобилия чужих лиц, непривычных голосов и непонятных запахов. Никто… но все это было со мной.
Меня спасли вторично. Я умела выживать на Мтавинамуарви. Теперь меня научили выживать среди людей. Со временем кое-что мне даже начало нравиться.
Теперь-то я точно знаю, кто мой отец. Генетическая экспертиза показала: Эйнар Стокке. Но я не собираюсь менять фамилию, потому что генетика — это далеко не все, Стаффан был мне близок ничуть не менее.
Я выгляжу слишком болезненной, слишком худой, слишком бледной. У меня конечности как у паука — тонкие и слабые, того и гляди сломаются. Вдобавок мои волосы похожи на паутину — сухие, ломкие и бесцветные из-за вырождения меланина. Мне бы изображать привидение в Хэллоуин или Голлума в любительском театре… но я напрочь лишена артистических задатков и никогда не имела страсти к публичным выступлениям. К тому же моя хрупкость — всего лишь иллюзия. Скорее даже наоборот: мой организм избыточно приспособлен для выживания во враждебной среде; на Земле, в абсолютной безопасности, такому качеству нет применения. Я никогда не болею, быстро адаптируюсь к смене климата, царапины на мне заживают как на собаке. Мой закаленный галактическими невзгодами иммунитет до сих пор не верит, что пора расслабиться, и пребывает в постоянной готовности отразить всякое вторжение извне. В этой части со мной полный порядок.
Но психически полноценным человеком я так и не сделалась. Как была, так и осталась Маугли. Когда мне исполнилось восемнадцать и я получила доступ к собственному досье, то узнала, что для такого феномена, как я, придуман был шутливый, с оттенком недоумения, термин «мауглетка». Долгое время я была единственным представителем вида «человек-мауглетка». Но тот же доктор Йорстин как-то имел неосторожность обмолвиться, что вот уже несколько лет полку бедолаг вроде меня прибыло. Вполне возможно, это была умышленная проговорка: быть может, он рассчитывал пробудить во мне интерес к себе подобным, с тем чтобы не мытьем, так катаньем достучаться до моих дремлющих чувств. Он все еще на что-то надеется. Когда традиционные методы психотерапии иссякли, он приступил к экспериментам. Не то чтобы мне жаль его разочаровывать: он наблюдает за мной, а я наблюдаю за его усилиями, и с моей стороны это давно уже выглядит забавным, нежели полезным. Но эта новость о подмножестве мауглеток и, возможно, мауглетов прошла мимо моего сознания. Я лишь отметила для себя то обстоятельство, что где-то на другом конце земного шара другой доктор так же обреченно возится с другим маленьким уродцем. Этим все ограничилось. Мои чувства не дремлют. Их просто нет И никогда не было. Еще одно «никогда»… Мои чувства не получили ни единого шанса родиться.
