слышала, что люди-2 способны оперировать метаморфными классами в пятимерном пространстве. В конце концов, у них тот же мыслительный аппарат, что и у всех нас. Но по каким-то неназываемым причинам им эта проблематика неинтересна. Могут, но не хотят. Ансельм, к примеру, может и хочет, но не так чтобы сильно: у него своя область исследований, которой он отдает все время и все интеллектуальные ресурсы, но которая меня, в силу моего врожденного эгоцентризма, никак не заботит. Он же, как существо социально желательное и экстравертное, тратит часть своей жизни на то, чтобы пособить мне совладать наконец с этой заколдованной вредной принцессой — улиткой Гильдермана. Мне все сильнее кажется, что он уже не верит, будто я способна на такой когнитивный прорыв. В душе он наверняка считает меня неудачницей, пожелавшей проглотить пирог шире рта.
Он не знает, что до четырнадцати лет я обходилась без копиров, без метаморфных алгебр, понятия не имела об инфинитивных тубулярах. Но шлялась по этой самой улитке куда хотела и как хотела, руководствуясь одними лишь зверушкиными инстинктами. Мне и в голову тогда не приходило, что мир может быть устроен как-то иначе. Я чувствовала его, как обычные люди чувствуют запах и цвет. Хотя нет, точнее будет сказать: я сохраняла равновесие в материальном четырехмерном пространстве точно так же, как сейчас могу ориентироваться в трех измерениях, не падая на каждом шагу и не испытывая тошноты из-за сбитого с толку вестибулярного аппарата. Забавно: во внутреннем ухе есть своя «улитка», а само означенное ухо иначе называется «лабиринтом»… Так вот: подземные уровни планеты Мтавинамуарви представляют собой четырехмерный лабиринт в контексте улитки Гильдермана. Я выросла внутри этой улитки.
Но, повзрослев, все утратила.
Мне нужно вернуться туда.
Федор Гильдерман жил в позапрошлом веке. Он был русский и занимался тем разделом математики, в котором никто, кроме него, не смыслил ни черта. Джентльменский набор признаков городского сумасшедшего. Неудивительно, что он покинул этот мир в бедности и забвении, успев лишь обозначить контуры того, что иногда называют «пространством математических абстракций Гильдермана» и часто путают с пространством Мизнера, хотя между ними ничего нет общего, кроме нескольких технических допущений. Наверное, ужасно сознавать себя единственным представителем вида, когда никто во всем мире, кроме тебя, не может считывать квадранты координат с инфинитивных тубуляров! Или же, наоборот, это наполняло его гордостью за свою инакость?
