– Тогда понятно, – сказал Доктор в ртутные сумерки, сгустившиеся вокруг шкафа.
После этого он подошел к окну, гремя ставнями, открыл его, немного постоял и исчез в направлении кухни. Его не было минуты две. Вернулся он со стаканом воды и протянул его мне:
– Пей.
Я словно зомби принял стакан из его рук и до дна осушил одним гиперпространственным глотком.
– А теперь иди и блюй, – Доктор приподнял меня за рукав, дальше я встал сам.
Поплыл в нейролептическом тумане. Кое-как отыскал дверь туалета. Склонился над унитазом и сунул два пальца в рот. Меня изогнуло дугой и вырвало. На глаза наползли слезы.
После этого, вроде, чуть отпустило. Туман откатился на периферию моей видимости. Я кое-как выбрался из сортира.
Доктор сидел на кухне и курил. Я прошел в кухню, сел рядом с ним, достал из пачки сигарету и присоединился к процессу пускания сиреневого дыма.
– Ты чего это фен жрать задумал? – спросил меня Доктор.
– Ну, так – чтобы от похмелья избавиться. Я буквально чуть-чуть.
– Ага, избавишься, конечно, – Доктор ухмыльнулся (он напоминал пластикового штурмовика, пришедшего из вневременья по мою душу) – меня еле узнал.
– Да уж, что-то унесло не по-детски.
– Бывает, – Доктор меланхолично растер окурок по стенкам пепельницы, – давай прогуляемся, проветримся что ли, съездим куда-нибудь…
– Куда?
– Да хоть во Всеволожск, на трамвае до Ржевки доедем, а там на электричку пересядем. Езды – минут сорок от силы.
Я вздохнул. Что-то не радовала меня эта перспектива. Покидать эти пусть и опостылевшие, но все же свои, стены как-то не хотелось. Однако, следуя глубоким первобытным инстинктам и главному постулату внутреннего противоречия, я произнес:
– А поехали.
Через пятнадцать минут мы шли в сторону трамвайной остановки. Перед выходом из дома, улучив момент, когда Доктор пропал из поля зрения (он пошел в сортир), я закинулся парочкой таблеток с кодеином. Немного подумав, прихватил с собой еще и платформу феназипама.
И вот теперь мы двигались сквозь злокачественную реальность. Это было похоже на картинки из советского мультфильма, прокрученного задом наперед. Подверженные бесконечным метаморфозам тени огибали и обволакивали нас. Я испытывал чувство эфирной радости перед лицом беспредельного ужаса.
Из безвоздушного пространства прогромыхал трамвай. Мы загрузились в сжатую до предела сжатия атмосферу его салона. Я сразу же грохнулся на сиденье. По ногам расползалась аморфная слабость. Доктор заплатил за обоих.
