В XVII веке, в эпоху знаменитой черной рады под Нежином, бедно было устройство Киева, как города; но обстановка роскошной южной природы и счастливой местности всему придавала вид драгоценности, заключенной в богатом хранилище. Так и Братский монастырь на Подоле, весь построенный тогда из дерева, производил на богомольцев впечатление великолепия невиданного. Правда, он говорил тогда каждому о недавней борьбе православия и народности южно-русской, борьбе, только что оконченной оказаченным населением Украины. Мысль учреждения в этом месте Братства возникла в народе, как противодействие иноплеменному и иноверному господству. Еще в XVI веке это Братство, взявшее на себя воспитание детей всех сословий в духе славяно-русском, боролось за свое существование с господствовавшею иерархиею и народностью в Польской республике; в начале XVII века пожар уничтожил все, что было сделано общими пожертвованиями мещан, казаков и панов «благочестивых», и самая церковь Богоявленская, при которой устроено было Братство, сгорела до основания. Тогда «благочестивая» пани, Ганна Гугулевичевна, жертвует, для помещения братской школы, несколько зданий и двор свой на Подоле, с условием, чтобы при школе был заведен и монастырь. Гетман Сагайдачный делается строителем этого национального, учебно-религиозного учреждения, и, не смотря на многократные разорения от фанатических противников нашей веры и национальности [52], оно устояло на своих основаниях, и продолжало разливать просвещение по всей южной Руси. Можно после этого представить, с каким чувством вступили наши богомольцы в ворота Братства (как называлось тогда все вместе, монастырь и школы). Эти ворота вели сквозь колокольню, снабженную не одними колоколами, но и двумя пушками, отбитыми у поляков. Черные дула их выглядывали из небольших окон по сторонам ворот, и говорили о положении страны, в которой ничто ещё не было безопасно. Внутри ограды виден был густой сад, подаренный Братству Ганною Гугулевичевною. Старые груши и яблони, все в цвету, закрывали деревянные хоромины, в которых помещались студенты духовной академии, называвшейся тогда коллегиею, и их учители-монахи; только церковь выглядывала из-за дерев тремя белыми жестяными куполами византийской формы. К церкви вела просека, над которою образовался лиственный свод. Монахи так щадили старые груши и яблони, что не вырубали их даже вокруг церкви. Ветви во многих местах лезли в самые окна и лежали на деревянных кровлях, проросших уже мохом и травою. Сквозь цветущую зелень очень живописно проглядывали изображения святых иноков и архиереев, которыми расписана была наружная сторона церкви. Они, точно живые, прохаживались в древесной прохладе, и производили на душу странника впечатление райской безмятежности этого места. Все вместе — глухое затишье посреди города, цветущие деревья с говором и пеньем птиц в их ветвях, простые, но удовлетворявшие тогдашнему вкусу деревянные украшения вокруг окон, дверей и по карнизам церкви, и наконец эти изображения, писанные с верою и любовью к делу, привели в восхищение Шрама. Он воздел руки и сказал: — Господи, возлюбих благолепіе дому Твоего и место селенія славы Твоея!
