В світлоньку входить,
Як зоря всходить;
В світлоньку ввійшла —
Як зоря взійшла!
А що, бгат? разве нечем похвалиться на старости Череваню?
Шрам не отвечал на это ничего и молча любовался красотою девушки, когда она подошла к нему за благословением.
Красавица потупила глаза и наклонила вниз голову, как полный цветок к траве. Она как будто тяготилась сознанием, что она так очаровательна, — как будто старалась скрыть блеск красоты своей. Но красота её сияла как бы сверхъестественным блеском, и никто не мог оторвать от неё глаз. Наконец отец велел ей попотчевать гостей, как говорилось тогда, из белых рук. Это была самая высокая честь в старинном гостеприимстве.
Шрам осушил кубок с видимым удовольствием и сказал:
— Ну, брат Михайло, теперь и я скажу, что тебе есть чем похвалиться на старости.
Черевань от удовольствия только смеялся.
— А что ж приятель? продолжал Шрам, хоть у меня теперь на руках другие хлопоты, но — чтоб не упустить счастливой минуты — не отдашь ли ты свою кралю за моего Петра?
— А почему ж не отдать, бгате? Разве ты не Шрам, а я не Черевань?
— Так чего ж долго думать? давай руку, свате!
Сваты обнялись и поцеловались. Потом Шрам взял за руку сына, а Черевань дочь, и свели их вместе, в полной уверенности, что и та и другая сторона согласны с их желаниями.
— Боже вас благослови! говорили они. Поцелуйтесь, дети.
Петру это внезапное сватовство казалось сновидением; он не помнил себя от радости. Но Леся с испугом посмотрела на отца и напомнила ему, что матери не было в светлице. В самом деле Череваниха, улучив минуту, выбежала в кухню к своим дивчатам, чтоб распорядиться приготовлением вечери.
Отсутствие матери было в глазах обоих сватов важным препятствием к обручению. Но пани Череваниха летала мухою по всему дому, успевая хлопотать за десятерых, и как раз во время показалась в светлице.
— Меласю! сказал ей муж, видишь ли, что тут у нас совершается?
— Вижу, вижу, пышный мой пан! отвечала жена, и тотчас же овладела рукою дочери.
Смотрит Петро: куда же девалась нежность в глазах у Леси? куда девалось сожаление и то чувство, которого никакими словами не выразишь? Она склонила голову на плечо к матери и играется её ожерельем, а на него и не взглянет. Гордо приподнялась её нижняя губка: красавица была обижена сватовством.
— Ну, нечего сказать, пане полковник, обратилась Череваниха к Шраму, скоро вы с своим сыном берете города. Только мы вам докажем, что женское царство стоит на свете крепче всякого другого.
