Чёрная рада | страница 10



Ошибаются те, которые в его произведениях видят какую-то безусловную неприязнь к северно-русскому племени. Он восставал только против людских неправд, кем бы они ни совершались, Великороссами или Малороссиянами; он увлекался за пределы исторической истины, изображая ожесточение сердец человеческих. Но что им не управляла племенная неприязнь, доказательством служит то, что никто так горько не насмеялся над славой малороссийского казачества, никто не поколебал до такой степени авторитетов племенного нашего патриотизма, никто, подобно ему, не предал на позор и посмеяние всему свету того, чем мы так долго величались. Называют его безумным патриотом; а между тем он-то нанес первый удар тому вредному местному патриотизму, который поднимает на ходули своих аттестованных историею героев и отворачивает глаза от доблестей соседнего народа, — тому патриотизму, который полагает славу свою не в успехах блогоденствия целой страны, а в торжестве какой нибудь партии, или даже нескольких лиц, иногда очевидно во вред всему народонаселению... Так, он доходил до безумия в излиянии своего гнева на беззакония людские; он был неистов, когда призывал небо и землю против тех, кого считал он виновниками страданий ближнего. Но кто же осудит поэта, который, поддавшись невыносимой боли сердца, не соблюдал меры своим воплям?.. Обязанный одному себе духовным воспитанием, не имев предшественников и образцов на своем литературном поприще, появясь внезапно, точно с неба, посреди застоя нравственной жизни в Малороссии, с своим горячим плачем, с своими новыми для слуха песнями, с своими врожденными, ни от кого незаимствованными стремлениями, он не мог быть тотчас оценен по достоинству критикой. Он это знал сам; он говорил об этом в первых своих стихотворениях и искал себе единственной награды в слезах сочувствия со стороны родных красавиц; в чем и не ошибся. Заплакали от его нежных и горьких речей не одни женщины. Кто позабыл давно уже юношеские стремления к правде и добродетели, кто погрузился в равнодушие ко всякому недостойному делу и признал случайные формы жизни за непреложный закон для своих чувств и мыслей, — и тот был потрясен ими до глубины души, и неудержимые ничем слезы показали ему самому далеко заброшенный в засоренной душе юношеский его образ... Но какова б ни была оценка нашему поэту от современников, как бы ни мало было людей, способных восстонать его стонами и понять высший, безотносительный смысл его творений, — а придет время, когда северная и южная Русь включат его в число блогодетельных гениев, положивших конец племенному отчуждению, которого ничто не в силах уничтожить, кроме взаимного стремления к тому, что для одной и другой стороны равно дрогоценно.