— Несколько домов в прошлом году, а остальные вот только нонешним летом. Глянутся?
— Очень. Как, удобно в них?
— Еще бы, дома куда с добром. Правда, кой-кому из наших чалдонов не совсем по душе. Веранды, дескать, ни к чему, ребятишки все стекла побьют. Дворы, мол, открытые, без ворот, без заборов, без ничего. Старинка-матушка, что поделаешь. У нас кое-кто из мужиков еще в драных полушубках в кино ходит. Двадцать лет назад так ходил и сейчас одевается как попало, хотя и зарабатывает ничего. По привычке дурной. Да…
Сама Татьяна Михайловна была в чистеньком пальтеце с каракулевым воротником и в пуховой шали.
— А вы где живете?
— Я в своем доме. Разреши-ка мне — мигом бы перебралась в таку-то квартиру.
Она вздохнула, но вроде бы не особенно горестно. Нонне казалось, что Татьяна Михайловна чем-то встревожена и напряжена.
Эта мысль появилась у молодой доярки еще в конторе и навязчиво не покидала ее, когда она осматривала коровник, доильную площадку и аппараты, которые ей не приводилось видеть, потому что у них в совхозе все было, как сто лет назад — сядешь под коровушку и доишь руками до боли в пальцах.
Нонна побывала на дневной и вечерней дойках, перезнакомилась со всеми, без конца приставая с расспросами и к Татьяне Михайловне и к другим — много тут было интересного. Она всюду ходила за Татьяной Михайловной и удивлялась, до чего все же деловита и расторопна эта пожилая женщина. И не суетлива, чего страшно не любила Нонна. С техникой Камышенко обращалась свободно, будто давным-давно изучила ее, хотя на механическую дойку ферма перешла только прошлой осенью. С коровами разговаривала, как с малыми детьми — спокойно и покровительственно — и, лишь когда сердилась, тихо ворчала: «Стой же, милая, стой, не лягайся». Всердцах Татьяна Михайловна ворчала даже на неодушевленные предметы: на ворота, которые тяжело открывались — «окаянные, примерзли вы, что ли?», на упавшее ведро — «куды покатилось?»
После вечерней дойки они прошли по надоедливо длинной — не менее километра — заснеженной улице на другую окраину села к пятистенному, из добротных толстых бревен дому с воротами, на диво высокими, и амбаром.
— Вот и хозяйство мое, — сказала Татьяна Михайловна.
Во дворе было совсем темно, небо закрывали сарай, горой нависающий над двором, и непомерно большая крыша крыльца; на землю, тщательно очищенную от снега, падали два острых электрических луча, вырывающихся из закрытых ставен. «Двор-то, как крепость, сараище и воротища недавно поставила или от старых времен сохранились?» — подумала Нонна, но спрашивать не стала.
