Гражданская лирика и поэмы | страница 35

На первую страницу

проспектом Ленина,

и шла, как теплый ветер,

весна

озеленения

всех пустырей на свете!

Так это было

жизненно,

и мне весь путь казалось,

что эта полка

книжная

домами продолжалась;

что превратились

в улицы,

в дома,

в любовь и счастье —

тома

о революции

и о советской власти.

ОТНОШЕНИЕ К ПОГОДЕ

Солнце

шло по небосводу,

синеву

разглаживая.

Мы сказали

про погоду:

— Так себе…

Неважная… —

Ни дымка́

в небесном зале,

обыщи

все небо хоть!

Огорчившись,

мы сказали:

— Что ни день,

то непогодь! —

Но когда подуло

вроде

холодком

над улицею,

мы сказали

о погоде:

— Ничего,

разгуливается! —

А когда пошли

в три яруса

облака,

ворочаясь,

мы,

как дети,

рассмеялися:

— Наконец

хорошая! —

Дождь ударил

по растеньям

яростно

и рьяно,

дождь понесся

с превышеньем

дождевого плана.

И, промокшая,

без зонтика,

под навесом входа

говорила

чья-то тетенька:

— Хороша погода! —

А хлеба́

вбирали капли,

думая:

«Молчать ли нам?»

И такой

отрадой пахли —

просто

замечательно!

И во всем Союзе

не было

взгляда недовольного,

когда взрезывала

небо

магнийная молния.

Люди

в южном санатории

под дождем

на пляже

грома

порции

повторные

требовали даже!

Ветерки пришли

и сдунули

все пушинки

в небе,

стало ясно:

все мы думали

о стране

и хлебе.

«ИНОСТРАНЕЦ»

Знаете,

где станция

«Площадь Революции»?

Там вот

иностранца я

увидал на улице.

Не из тех,

которые

ради интереса

шлются к нам

конторами

кругосветных рейсов.

Не из тех,

что, пользуясь

биржевым затишьем,

ищут

вплоть до полюса,

где поэкзотичней.

Мой шагал

в дубленой

шубе из овчины,

а глаза

влюбленные,

и не без причины!

Смуглотой

румянятся

скулы южной крови.

Был

мой «иностранец» —

черно−

угле−

Перейти на страницу