Черное Сердце и Белое Сердце | страница 9



Река текла ровно и спокойно, но через триста ярдов обрывалась не очень высоким, но почти отвесным порогом, под которым лежала заполненная бурлящей водой каменная котловина, куда никогда не проникали лучи солнца.

— Как называется этот лес, Нахун? — спросил Хадден.

— Эмагуду, Дом Мертвых, — рассеянно ответил зулус: недалеко от них, на гребне холма, в каком-нибудь часе ходьбы лежал крааль Нанеа, и Нахун сосредоточенно смотрел в ту сторону.

— Дом Мертвых? Почему его так называют?

— Потому что там обитают мертвые, или, по-нашему, Эсемкофу, Бессловесные, и другие духи — Амахлоси, которые продолжают жить даже после того, как их покинет дыхание.

— Да? — проговорил Хадден. — И ты когда-нибудь видел этих духов?

— Я еще не спятил, чтобы заходить в этот лес, Белый человек. Там обитают только мертвые; живые же оставляют для них приношения на опушке.

Сопровождаемый Нахуном, Хадден подошел к краю утеса и посмотрел вниз. Слева зияла та самая, глубокая и ужасная на вид котловина; почти на самом ее берегу, на узкой полоске поросшей травой земли, между утесом и лесом, стояла чья-то хижина.

— Кто там живет? — полюбопытствовал Хадден.

— Великая исануси, иньянга, или знахарка, прозванная Инйоси (Пчелой), потому что собирает свою мудрость в лесу, принадлежащем мертвым.

— И ты полагаешь, у нее достаточно мудрости, чтобы предсказать, убью ли я буйвола, Нахун?

— Возможно, Белый человек, но… — добавил он со смешком, — те, что посещают улей Пчелы, могут не узнать ничего или узнать больше, чем им хотелось бы. Язык у нее как жало.

— Ну что ж, посмотрим, сможет ли она меня ужалить.

— Хорошо, — сказал Нахун и, повернув, пошел вдоль утеса, пока не достиг тропки, которая, петляя, сбегала вниз.

По этой тропке они спустились на травянистую полоску земли и направились к хижине, обнесенной невысокой тростниковой изгородью. Небольшой двор был покрыт плотно утрамбованной землей, срытой с муравейника. Посреди него, у круглого входа в хижину, скорчившись, сидела сама Пчела. В густой тени Хадден разглядел ее не сразу. Она куталась в засаленный, рваный каросс из дикой кошки; видны были лишь ее глаза, зоркие и яростные, как у леопарда.

У ее ног тлел небольшой костер; он как бы замыкал полукруг черепов, разложенных попарно — так, что казалось, они переговаривались друг с другом; на хижине и на изгороди висело множество костей, также, видимо, человеческих.

«Я вижу, старуха разукрасила свое жилище, как принято у всех этих ведьм», — мысленно усмехнулся Хадден, но вслух ничего не сказал.