Антика. Том 3 | страница 39



Смягчил. Там жертвы надо тебе воздать
И храм построить по обету:
Я ж заколю только агнца скромно.

18

У меня ни золотом,
Ни белой костью потолки не блещут;
Нет из дальней Африки
Колонн, гиметтским мрамором венчанных;
Как наследник Аттала
Сомнительный, я не стяжал чертогов,
И одежд пурпуровых
Не ткут мне жены честные клиентов.
Но за то, что лирою
И песнопенья даром я владею, —
Мил я и богатому.
Ни от богов, ни от друзей не жду я
Блага в жизни большего:
Одним поместьем счастлив я в Сабинах.
Днями дни сменяются,
И нарождаясь, вечно тают луны;
Ты ж готовишь мраморы,
Чтоб строить новый дом, когда могила
Ждет тебя разверстая,
И, ненасытный, ты выносишь в Байях
Берег в море шумное, —
Как будто тесно для тебя на суше!
Что ж? Тебе и этого
Еще все мало, и, раздвинув грани,
Рад своих клиентов ты
Присвоить землю, – и чета несчастных
С грязными ребятами
Богов отцовских тащит, выселяясь…
А меж тем, вернее нет
Дворца, что ждет у жадного Плутона
Барина богатого
В конце дороги. Что ж еще ты бьешься?
Та ж ведь расступается
Земля пред бедным, как и пред царями;
Прометея хитрого
Не спас Харон за злато; Орком гордый
Танал, как и Тантала
Весь род обуздан; но Плутон, чтоб бремя
Снять с бедняги честного,
Готов на помощь, званый и незваный.

19

В горах пустынных Вакха увидел я.
Он песням – верь мне, племя грядущее! —
Учил и Нимф и козлоногих,
Настороживших свой слух Сатиров.
Эвое! Весь от страха недавнего
Дрожу, но Вакхом полный, я радуюсь
Душой. Эвое! Вакх, помилуй,
Тирсом грозящим меня не трогай.
Я петь могу Тийяд обезумевших,
Вином и млеком реки текущие,
И рассказать, как в изобильи
Мед из дуплистых дерев струился,
И про твоей супруги-владычицы
Венец, что стал звездой, про Пенфея дом,
Распавшийся в паденьи грозном,
И про погибель царя Ликурга.
Под власть свою ты реки и море гнешь,
Средь гор пустынных любишь, вина вкусив,
Вплетать ты Бистонидам в кудри
Змей, но они без вреда – не жалят.
Когда толпа Гигантов безбожная
Крутой дорогой к царству Юпитера
Взбиралась, отразил ты Рета
Львиною пастью, когтистой лапой,
Хоть шла молва, что больше пригоден ты
К веселой пляске, чем к бою ратному,
Однако ты остался тем же
И среди мирных забав и боя!
Став смирным, Цербер, лишь увидал тебя,
Твой рог златой, – хвостом стал повиливать,
Когда ж ты уходил, он ноги
Начал лизать и к лодыжкам жаться.

20

Взнесусь на крыльях мощных, невиданных,
Певец двуликий, в выси эфирные,
С землей расставшись, с городами,
Недосягаемый для злословья.
Я, чадо бедных, тот, кого дружески
Ты, Меценат, к себе, в свой чертог зовешь,