Кундюк глубоко вздохнул, облизал губы и, стараясь изобразить любезную улыбку, сказал:
— Мы вам отведём самую лучшую комнату, где раньше была гостиная.
— Там один выход или два?
— Два, два, — поспешно ответил Кундюк. — Прямо из гостиной можно попасть на кухню, а оттуда парадным ходом на улицу или чёрным — во двор. К нашему двору примыкает разбитый бомбой дом. Там очень легко скрыться.
— Это хорошо.
Оба замолчали. О чём им было ещё говорить?
Из кухни появилась Анеля. С плохо скрытым раздражением она ставила — швыряла — на стол приборы, хлеб, маслёнку, на дне которой осталось чуть-чуть масла.
— Где же ваши сыновья? — спросил Дасько.
— Я их отправил в деревню к родственникам.
— У вас есть родственники в селе? — оживился Дасько. — Как они живут?
— Плохо. В селе скоро будет колхоз. Тех, кто раньше считались первыми людьми, теперь и слушать не хотят. Зажиточному хозяину стало трудно.
— А ваши родственники из зажиточных? Куркули, как сейчас говорят? — съехидничал Дасько, пожимая плечами.
— Да, — хмуро мотнул головой Кундюк.
Остальная часть обеда прошла в молчании. Кундюк ел мало, облизывал свои тонкие губы, переглядывался с женой. Она молча катала по столу хлебные шарики. Один Дасько чувствовал себя неплохо. Он любил это ощущение — знать, что люди боятся тебя, зависят от тебя, хотя в душе их и клокочет ненависть.
Поев, Дасько встал, потянулся, не стесняясь присутствием женщины, и потребовал, чтобы Кундюк показал ему комнату.
Уже стемнело, и, прежде чем зажечь свет в гостиной, Кундюк опустил плотные шторы.
— Военное время, светомаскировка, — объяснил он. — А это очень кстати — никто из соседей не заметит вас вечером через окно.
Эта комната не отличалась убранством от других — та же теснота, то же нагромождение аляповатой дрянной мебели. Только диван здесь был без спинки и поновее, чем в столовой.
— Спать будете здесь, — показал Кундюк на диван. — Сейчас Анеля вам постелит.
Первым делом Дасько осмотрел двери — узкие, давно не крашеные. В каждой из них торчал ключ. Можно было запереться и снаружи и изнутри. Выйдя на кухню, Дасько проверил запоры. Они тоже казались надёжными. После этого он потушил свет и, осторожно приподняв штору, выглянул в окно.
Двор был маленький, заросший бурьяном. Одинокая яблоня раскинула над бурьяном свои ветви с уже начинающими опадать листьями. По ту сторону двора виднелись бесформенные развалины — кусок отрезанной, как ножом, стены, груда битого кирпича, искривлённые пожаром листы кровельного железа. В случае преследования стоило только перебежать двор, чтобы найти себе убежище среди обломков стен, или в подвале, безусловно сохранившемся благодаря прочному фундаменту.
